Уайтекер дал мне прослушать и запись, которая, по его словам, доказывала, что Шепард приказывал ему уничтожить вещественные доказательства. На пленке действительно были слышны голоса Уайтекера и Шепарда, но разобрать их слова было трудно. Уайтекер дал мне распечатанный текст беседы, однако сделать для меня копию записи отказался.

Прочитав в воскресенье статью в «Форчун», я позвонил Уайтекеру.

– Марк, мне надо срочно поговорить с вами. Я к вам приеду.

– О чем поговорить? – спросил он с подозрением.

– Ну а вы как думаете? О статье в «Форчун», разумеется.

Помолчав, Уайтекер согласился встретиться со мной в Северной Каролине. Он понимал, что, если речь идет о сенсационном материале, репортер не может усидеть спокойно. Я попросил его привести с собой Джинджер, потому что она тоже упоминалась в статье. Он согласился.

В следующий вечер я встретился с Марком и Джинджер в офисе компании «Биомар» в Чейпл-Хилле. Меня проводили в переговорную. Я сел за стол. Марк и Джинджер уселись друг против друга. Марк выжидательно посмотрел на меня. Он не знал, с чем я пришел.

– Марк, прежде чем задавать вопросы, я хочу кое-что сказать вам, – начал я.

– Ладно.

– Всем, кто имел с вами дело в последние четыре года, было от вас что-нибудь нужно. Агентам ФБР нужна помощь в расследовании. Прокурорам нужны улики против обвиняемых. Репортерам нужна информация для статьи.

Уайтекер молча смотрел на меня, не понимая, к чему я веду.

– А я приехал сегодня к вам не потому, что мне что-то нужно от вас, а потому, что я беспокоюсь за вас.

Уайтекер заморгал.

– Вы о чем?

Я вытащил из портфеля папку из манильской бумаги.

– Это документы, которые вы дали мне. Я прочитал их очень внимательно.

– Хорошо, – кивнул он.

Я положил перед ним всю пачку.

– Это не настоящие документы. Это подделки.

В комнате повисло молчание.

Эти поддельные документы не давали мне покоя уже несколько недель. Обвинения Уайтекера в адрес Шепарда были ложью. Трудноразличимая аудиозапись, которую он дал мне прослушать, тоже была подделкой. Голос, несомненно, принадлежал Шепарду, но фоновые помехи, менявшие тембр в зависимости от того, кто говорил, наводили на мысль, что пленка, скорее всего, склеена из нескольких обрезков.

Сначала я не придал значения тому, что Уайтекер ввел в заблуждение корреспондента. Но затем до меня дошли слухи, что «Форчун» собирается опубликовать обвинения против Шепарда. Мои редакторы придерживались мнения (с которым я соглашался), что мы не можем предупредить «Форчун» о том, что заявлениям Уайтекера нельзя доверять, потому что, во-первых, у журнала могли быть и другие материалы, поддерживавшие эти заявления, а во-вторых, редакция, возможно, и не собиралась публиковать статью.

К тому времени я уже знал, что у Уайтекера диагностировали биполярное расстройство, и посоветовался с несколькими психиатрами. Изложив им всю историю, я спросил, что, по их мнению, произойдет, если «Нью-Йорк таймс» разоблачит подделки после публикации статьи в «Форчун». Большинство врачей считали, что вероятность второй попытки самоубийства будет очень велика. Ситуация казалась безвыходной. Приходилось выбирать: смириться с тем, что карьера агента будет загублена, или подтолкнуть свидетеля к самоубийству. Я обратился еще к одному психиатру, и он предложил третий путь, которому я и последовал: поговорить с Уайтекером начистоту.

Прежде всего я достал письмо, которое было якобы написано доктором Миллером в 1995 году и рассматривало обвинения, выдвинутые Уайтекером против Шепарда. По замыслу Уайтекера, письмо должно было доказать, что он не выдумал все это после того, как его обвинили вместе с другими в фиксировании цен.

Рядом с этим письмом я положил другое, подлинное письмо доктора Миллера, и указал Уайтекеру на кардинальные различия между ними. Разными были и машинописный шрифт, и формат листа. Письмо 1995 года было адресовано «Доктору Марку Уайтекеру» и начиналось с обращения «Дорогой Марк», тогда как второе адресовалось «Марку Уайтекеру», а обращением служило «Дорогой мистер Уайтекер».

Марк возразил, что эти различия объясняются, по всей вероятности, тем, что у доктора сменилась секретарша. Я стал перечислять другие несоответствия между двумя письмами – с таким расчетом, чтобы объяснить каждое последующее было труднее, чем предыдущее. Я взглянул на Джинджер. Ее лицо выражало сомнение. Пора было высказаться начистоту.

– Или посмотрите логотип с адресом, – продолжал я. – Телефонный код города, в котором находится офис, восемьсот сорок семь. Но письмо написано четырнадцатого ноября девяносто пятого года, а тогда код был другой.

У Уайтекера и тут было готово объяснение.

– Так ведь все знали заранее, что код изменится, – сказал он. – Многие заблаговременно заказывали почтовые принадлежности с новым кодом. Очевидно, и доктор Миллер так сделал.

– Я подумал о такой возможности и связался с телефонной компанией «Америтек», – ответил я и протянул ему еще одну бумагу. – Вот пресс-релиз, в котором они впервые объявляют о смене кода на новый, восемьсот сорок седьмой. Он был выпущен двадцатого ноября, через шесть дней после того, как письмо было написано.{407}