— Орей, Ире. Иди сюда, помоги сложить.

— Доброе утро, — ответила Ирена, переступила босыми ногами по теплому дереву. Покосилась на того, второго. Широкая рубаха, вроде бы — из тонкой серой кожи, а может быть, и нет. Странный материал. Серебристые густые волосы до середины спины. Лица не видно. Сидит, дымит трубкой.

Прошла между ними, остро сожалея, что влезла в шорты, а не в джинсы — пусть бы жарко, но мимо этого седого было почему-то невыносимо неловко идти с голыми коленками. Ощутила внимательный оценивающий взгляд, услышала тихое одобрительное хмыканье. Обернулась.

Лицо у него было молодое, а глаза старые. Гость смотрел на нее из глубины столетий. «Сквозь толщу вод», — подумала Ирена, похолодев. Но постаралась не подать виду. Немного смешно кланяться, когда ты в шортах, и все-таки она поклонилась вежливо. Гость кивнул, пыхнул трубкой и спросил слегка насмешливо:

— И вот это, значит, произрастает в моих водах?

— В Таурканской бухте, — ответил Ланеге. — Но выросло не здесь. Я пересадил цветок в Ингелиме, а теперь вот — пытаюсь укоренить у берегов Чигира. Ире, милая, помоги же, в четыре руки быстрее управимся.

Ирена подошла к нему, взялась за край ткани.

— Хвастаешь, шаман. На Ингелиме я приехала сама.

Горячие пальцы поверх запястья, быстрое ласкающее прикосновение. Тихо, только ей:

— Сама, да. Я звал, ты услышала. Я счастлив, Ачаи.

Сердце дрогнуло. Подвинулась ближе, встала коленями на ступеньку возле его ног, отодвинула постылую красную тряпку, чтобы не мешала. Прижала его ладонь к щеке.

— Я пришла сама, шаман. И на Ингелиме. И на Чигир. Ты не забыл?

Потянулся навстречу, обнял, уткнулся лицом в волосы.

— Как я могу забыть, Ачаи?

Ехидный смех, цоканье языком:

— Эй, Волк, любить свою женщину будешь, когда я уйду.

— Извини, — бросил Ланеге без малейшего раскаяния в голосе, но отодвинулся, а потом и встал. — Ирена, давай все-таки сложим наконец эту штуку.

Взялись за углы, растянули, ленты внутрь, сложили.

Где-то я видела уже — эти ленты, они еще бились по ветру…

— Это сигнал, да? Воздушный змей, что ли?

— Именно. Пока дует ноа, он летит. Потом опускается.

— Что, сам?

— Сам.

Ирена с уважением посмотрела на сверток.

— Я сейчас, — сказал Ланеге и ушел в дом, унес змея.

Гость молчал, сосал трубку. Наконец произнес задумчиво:

— Ну что ж… — и замолчал снова.

Не выдержала:

— Скажи мне, охон-та… — спохватилась, добавила: — Прости, если невежлива.

Проворчал:

— Спрашивай.

— Охон-та, я рассорила его с Таурканом… я виновата… а он нужен людям…

— А люди нужны ему, — кивнул седой. — Ты виновата, Ачаи, да. И люди виноваты. И он. — Пыхнул трубкой. — И я. И Унке.

Хлопнула дверь. Ланеге опустился на прежнее место, притянул к себе Ирену. Спросил настороженно:

— Унке?

— Унке и ты, Волк. Ты напомнил ему об одной старой упущенной добыче.

— И?..

— И он решил, что именно этой приправы недостает в нынешнем супе.

Ланеге вскочил.

— Мне надо в Тауркан.

— Сиди, — покачал головой гость. — Забыл? Только если позовут. Никак иначе.

— Но она же…

— Если позовут. А если нет — значит, такова судьба.

Ирена встала тоже:

— Поедем, Ланеге. Мне тоже надо в Тауркан. Отвезешь.

Гость поднял голову, посмотрел на нее внимательно.

— Сегодня пятница, — пояснила Ирена. — Библиотека.

— С ума сошла, — сказал Ланеге. — После того, что было… да еще ноа… да Унке, который забрал свое… И все равно никто не придет, а если придут…

— Шаман, — вздохнула Ирена, — я сама боюсь. Но там книжки недоразобраны, и привезли двухтомник Зиберта, которым интересовалась Маргарита, вдруг она все-таки зайдет, а меня нет. И Кош там один, я беспокоюсь. Поедем. И… если ты меня привезешь, тебя увидят — и, может, позовут? Сюда ехать не решились, а ты вроде как случайно — сам… может, ты успеешь.

— Вот, значит, какие кувшинки цветут в моих водах… — задумчиво повторил седой. — Да. Признаю. Попробовать стоило. Ну что же — поглядим, что за побеги выбросит этот корень.

Наверное, она покраснела.

Поклонилась гостю снова.

— Извини, охон-та. Поедем мы.

Тот неспешно поднялся, поклонился в ответ.

— Интересно было посмотреть вблизи, да. Чистой воды тебе, Волк. И тебе, Ачаи. — И, рассыпаясь на глазах сверкающими каплями: — Занятные вы.

— Для меня честь… — начал было Ланеге.