В одном членам экипажа было хуже, чем колонистам. Колонисты хотя бы знали, как будет выглядеть их смерть. Могли подготовиться к ней — любым способом. А команде корабля оставалось лишь умирать со скуки. Командир не видел в будущем ничего, кроме беспросветного отчаяния.

Путь до колонии оказался пыткой. Алета ехала позади кузена в седле из одеяла, поэтому и страдала меньше. Но для Бордмана нашлось место лишь в грузовом отсеке, возле мешка с почтой. Дорога была ужасной, неровной и мучительной. Жара — убийственной. В металлическом грузовом отсеке температура достигала ста шестидесяти градусов [15] на солнце — при такой температуре можно уже готовить пищу. Конечно, всякий знает историю о человеке, сидевшем в духовом шкафу во время приготовления бифштекса и оставшемся в живых. Но ведь в духовке его не истязали лучи безжалостного бело-голубого солнца, которые, казалось, оказывали физическое давление на костюм. Костюм, безусловно, помогал выжить, но и только. Содержимое фляжек высохло незадолго до прибытия, и некоторое время Бордман только знай себе потел внутри костюма. Правда, вентиляция не давала ему погибнуть, но он прибыл в состоянии шока. Ему дали выпить холодной соленой воды, и он лег в кровать. Силы должны вернуться к нему, когда в крови восстановится баланс натрия. Проспал он ровно двенадцать часов.

Проснувшись, Бордман почувствовал себя нормально, но ему было очень стыдно. И что толку напоминать себе, что Ксоза-2 — планета класса Д, с минимумом комфорта: бело-голубое раскаленное солнце и средняя температура сто десять градусов в тени. Африканцы в состоянии выполнять наружные работы по сборке конструкций, защитив себя лишь сандалиями и перчатками. Но Бордман не мог и носа высунуть на улицу без защитного костюма. И не мог долго там находиться. Это не слабость. Это гены. Но все равно стыдно.

Алета кивнула ему в знак приветствия, когда он вошел в кабинет инженера проекта. Он занимал один из отсеков в транспортных ракетах колонистов. Здесь находилось сорок ракет, они пустовали и использовались для внутреннего сообщения, так что каждый мог время от времени менять место жительства, что весьма полезно в условиях колонии, дабы не было раздражающего однообразия.

Алета сидела за столом, делая пометки в отрывном блокноте.

— Я был настоящим посмешищем! — сказал Бордман.

— Ничего подобного! — уверила девушка. — Со всяким может случиться. Мне тоже было, мягко говоря, нехорошо на Тимбуке.

На это было нечего возразить. Тимбук представляет собой планету джунглей, возникших на стадии каменноугольного периода. Колонистам удалось выжить на ней, ибо их предки жили на берегах Гвинейского залива на Земле. Но для англов этот климат был чрезвычайно неполезен, как и для прочих рас. Америнды же гибли там быстрее всех.

— Ральф уже едет сюда, — добавила Алета. — Они с доктором Чакой искали место, где оставить записи. Здешние дюны просто ужасны, ты знаешь это. Когда сюда прибудет корабль для расследования случившегося, все эти здания скроет песок. Но какое-нибудь место можно найти. Непросто спрятать записи так, чтобы их обнаружили.

— Тогда уже никого не останется в живых, чтобы указать это место, — сказал Бордман. — Не так ли?

— Точно, — согласилась Алета. — Вокруг просто ужас что делается. Но я еще не планирую умирать.

Голос ее звучал абсолютно нормально. Бордман не удержался и фыркнул. Ему, как старшему офицеру колониальной разведки, удалось побывать везде. Но ни разу не доводилось встречаться с колонией, гибнущей при наличии всего необходимого оборудования. Он сталкивался с паникой, но никогда прежде — со спокойной готовностью покориться судьбе и принять смерть.

На улице возле жилого отсека инженера проекта раздался шум двигателя. Через защищенные фильтром окна видно было не очень хорошо, но Бордман подошел к двери. Яркий свет ослепил его. Но он успел заметить сверкающую гусеничную машину недалеко от порога.

Он стоял, вытирая слезы, и слушал звук приближающихся шагов. Вошел кузен Алеты в сопровождении чернокожего верзилы. На чернокожем были очки с забавным переносьем — как будто сделанным из пробки — очевидно, чтобы уберечь кожу от соприкосновения с металлом. Иначе на лице были бы ожоги.

— Доктор Чака, — с удовольствием представил вошедшего Редфизер. — Мистер Бордман. Доктор Чака — здешний директор по ресурсам и минералогии.

Бордман пожал руку доктору с кожей цвета эбонита. Тот улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы. И вдруг… задрожал.

— Здесь как в морозилке, — пожаловался он глубоким зычным голосом. — Пойду-ка оденусь, чтобы продолжить общение с вами.

Он вышел, и слышно было, как постукивают его зубы. Кузен Алеты сделал несколько глубоких вдохов и состроил гримасу.

— Я и сам близок к тому, чтобы дрожать от холода, но Чака действительно акклиматизировался для жизни на Ксозе. Он вырос на Тимбуке.

— Извините меня за обморок, — сказал Бордман. — Этого больше не повторится. Я прибыл сюда, чтобы выяснить степень готовности планеты для открытия коммерции, для прибытия членов семей колонистов, туристов и так далее. Но приземлился на шлюпке вместо обычного способа, и тут мне сообщают: колония обречена на гибель. Мне бы хотелось получить официальные данные о степени подготовки оборудования колонии и объяснение необычной ситуации, о которой я узнал.