— Не угодно ли вам откушать? — осведомилось восковое лицо.

— Нет… — устало выдохнул Алёша.

— Тогда чего же?.. Всё-всё, что не пожелаете, для нас величайшая честь…

— Вырваться поскорее отсюда!

— О — вы хотите уже уйти?.. Как жаль, как жаль…

— Нет, нет! — вскрикнул, своих же слов испугавшись Алёша. — Вы и не вздумайте меня уводить, ведь Чунг… Ведь, понимаете ли — в той пещере из которой я вышел должен появиться ещё один человек… великан, то бишь…

— О, какое счастье! — от восторга у карлика закатились глаза. Он хотел разразиться торжественной тирадой, но Алёша прервал его:

— Как только он появиться, вы немедленно должны его привезти его ко мне.

Карлик во множестве почтительных слов изъявил согласие и пищал это так долго и так настойчиво, что Алёша в конце концов вынужден был зажать уши. Вот карлик принялся дёргать его за штанину, и когда Алёша всё-таки решился разжать уши, то услышал:

— Вот вам и наряд!..

Для Алёши ему поднесли самую причудливую, самую уродливую из когда-либо виденных им рубашек. У неё не было какого-то определённого цвета, не было рисунка, но было хаотическое нагромождение блеклоцветных вкраплений: какие-то полоски, зигзаги, изодранные круги; всё это топорщилось нитками, и в общем — было сущим хаосом. Всё же, продуваемый ветрами Алёша безоговорочно эту одежку нацепил, и она оказалась столь же неудобной сколь и уродливой; грубая ткань царапала кожу, да так сильно, что, казалось — ткачи позабыли в ней многочисленные свои иглы. Алёша скривился от этих уколов, а карлик, вполне серьёзно спрашивал:

— Не правда ли — прекрасная одежда?.. Это всё для вас, великий…

Вскоре впрочем Алёша совсем позабыл об этой неудобнейшей рубашке, так как тут пришли иные, полностью его захлестнувшие чувствия.

А потом вдруг многие и многие тысячи тоненьких голосов завизжали нескончаемое, ликующее "Ночь!" — от вопля этого Алёша зажал уши, однако же и так, с зажатыми ушами, вопль проникал в него, и голова нестерпимо звенело, и, казалось, в любое мгновенье готова была разорваться.

— Прекратите… Прекратите!.. П-Р-Е-К-Р-А-Т-И-Т-Е!!!..

Сначала Алёша подумал, что это в его глазах темнеет, но когда юноша увидел, что составляющие толпы вытягивают к этой чёрной дымке свои ручонки, и даже пытаются обнять и поцеловать её, то понял, что — это всё происходит на самом деле. По мере того, как дым приближался, он становился более прозрачным, и наконец, когда нахлынул — Алёша оказался в тёмно-жёлтой дымке, в которой можно было различать некоторые контуры на расстоянии в десять-пятнадцать шагов. Он сразу почувствовал давление этой дымки, почувствовал, что она впивается в поры кожи, жжётся — страстно не желал вдыхать её, однако, в, конце концов всё-таки вынужден был — и, как и ожидал — гадость эта обожгла лёгкие, грудь, да и по всему телу прошлась горячей, вязкой волною. В первое мгновенье и всё тело и особенно голова стали невыносимо тяжёлыми, и он сразу же повалился. Сразу же за тем тяжесть эта ушла и Алёша вскочил на ноги, уже совершенно своего тела не чувствуя; огляделся — на том незначительном пространстве, которое он мог видеть, все карлики так же вскакивали, и, толкаясь, неистово бранясь, в ужасающей давке бежали к стенам; наползая друг на друга, падая, вновь цепляясь за выступы и друг за друга, ползли вверх, к тем самым отверстиям из которых недавно валил дым.

Теперь у входа в каждое из тех отверстий сидели люди — это были мужчины какого-то неопределённого возраста. И, хотя юноша мог видеть лишь трёх из них — у них были совершенно одинаковые, невыразительные лица, и юноша знал, что на всей громадной протяжности галереи у входов сидят такие же одинаковые фигуры, и также ползут к ним, толкаются, падают, калечатся, вопят бессчётные фигурки карликов. Карлик-провожатый вцепился в его ногу, влёк к подъёму, и истово просил:

— Скажите, что я с вами! Ну, пожалуйста!..

Алёша говорил, что карлик идёт с ним, и карлик успокаивался, но ненадолго — тут же начинал требовать вновь, и вновь Алёша вынужден повторять всё тоже самое. Перед ним расступались, пропускали, и вот, по прежнему влекомый провожатым, он принялся взбираться по выступам, и через пару минут, несколько раз соскальзывая и в кровь исцарапав ладони, он всё-таки взобрался и оказался стоящим рядом с человеком (по крайней мере — с человеческими габаритами); между ними было ещё несколько карликов и провожатый хотел крикнуть, чтобы они расступились, но Алёша остановил его, так как хотелось ему услышать — что они с таким пылом говорят этому человеку. И вот какой писк он услышал:

— Плохо! — густым, грубым басом прервал сидящий.

— Быть может, всё-таки? А? — горестно взмолился карлик. — Я ещё расскажу…

— Мо-о-олчать! — рявкнул сидящий, и, не поднимаясь, схватил своей ручищей несчастного, и перекинул его через головы сгрудившихся у входа — он рухнул на пол, и лежал без всякого движенья.

— Следующий!

— Что?!! — глаза у сидящего оставались необычайно мутные, однако ж при этом прямо-таки на лоб полезли, когда он увидел Алёшу, который стоял следующим.

— Скажи, что мы идём в ночь! — пискнул карлик-провожатый.

— Мы идём в ночь. — повторил Алёша и указал на карлика.

— Дела…

На лбу, и даже на лысом затылке сидящего сложились морщины — нестерпимо долго он думал — думал с таким напряжением, что из головы его вырывался скрежет. Морщины его пребывали в беспрерывном движении, а плоть становилась то тёмно-серой то желтела — проступали на нём и ещё какие-то оттенки, однако, что это за оттенки невозможно было разглядеть из-за полнящей воздух, и по прежнему обжигающей лёгкие дымки. И вот наконец человек этот додумался — изрёк глубокомысленную фразу: "- Это удивительное дело…" — и вновь погрузился в глубочайшие свои размышления; у Алёши вновь закружилась голова, он испытывал раздражение, и вот наконец громко вскрикнул: