И вернулся уже вечером — с несколькими новыми, но незначительными ранами на теле, и с безумным, исступленным пламенем в очах. Он много пил, а потом вцепился в плечо своего, такого же пьяного соседа, и зашипел:

— Мне бесы в душу лезут… Сегодня я сначала с отвращением рубил, ну а потом — как взяла меня злоба, уже не мог остановиться. И рубил. И рубил! И рубил!! Нескольких насмерть зарубил… Тошно мне… О-о-ох, тошно!..

Воин впился в него мутными глазами, что-то невразумительно пробормотал, и побрел на улицу…

Ночь. Палата храпит, смердит, кто-то во сне стонет, кто-то ругается…

Пьяный Творимир грыз грязную ткань, которая составляла стены, из глаз его текли слезы — захлебываясь в материи, он хрипел:

— Здесь все обезумели… И, если я не сбегу — тоже разума лишусь…

Так он решил бежать.

Спотыкаясь об тела, прошатался к выходу, вывалился под звезды. Пригибаясь, побежал меж иными палатами.

Уже у выхода из лагеря его окрикнул пост.

— Эй, кто идет?!

— Оставьте меня! — нервно крикнул Творимир — метнулся в сторону.

Бежал очень долго, а, когда наконец остановился — понял, что он среди поля, что лагерь остался где-то далеко, и что никакой погони нет.

Надеясь тут же обрести благодать, повалился он в травы.

И тут началось безумие.

Прежде всего, Творимир понял, что намертво врос в землю, и не может пошевелиться. Затем его грудь стала набухать, расти вверх — трещали, рвались кости, и, если бы он мог, то закричал от боли.

Кости складывались в стены, в здания, дворцы, стены. На стенах и на улицах складывались фигурки «разбойников», а вблизи от города, из лица Творимира сложился огромный военный лагерь. Тысячи и тысячи озлобленных, жаждущих крови воинов пребывали в душных палатках, и каждого из этих воинов чувствовал своим раздробленным сознанием Творимир. И он вопил тысячью голосов, он пил тысячью глоток, от терзался тысячами ран. На него наползали бессмысленные нагроможденья образов, но главенствовала злоба…

И Творимир вновь оказался в палате, где пили и гарлопанили. Некто одноглазый, с перекошенной ненавистью мордой, налетел на Творимира, и всучил ему отдающую сильным смрадом чашу, прохрипел:

— Ну, что же ты не пьешь?!.. Пей, тебе говорят…

Творимир, что было сил оттолкнул его, рванулся к выходу, запутался в темном от грязи пологе, под оглушительный хохот повалился… затем, все-таки вырвался на улицу.

Он был среди лагеря, который казался безмерно большим, нежели покинутый им недавно. Лагерь окружали рвы, были массивные стены, некоторые постройки вполне походили на дома.

Ну а возвышающийся над лагерем град был настоящим исполином. Сложенные из массивных гранитных блоков стены вздымались на десятки метров, и казались совершенно непреступными.

А войско государево готовилось к штурму. Кажущиеся бесконечными отточенные колонны маршировали, выстраивались в боевые порядки.

И повсюду была кровь. Кровь текла густыми ручьями, кровь дымкой висела; кровью была пропитана почва, дальние поля блистали кровавой росой.

Тогда Творимир сжал голову, медленно осел на колени, прохрипел:

— Что это?.. Откуда это наваждение?.. Как мне бежать отсюда?!.. Ну же ответьте!.. Кто-нибудь — ответьте!!!

И тут две сильные руки обхватили его сзади, сжали за ребра. Руки показались жгучими, тяжело было дышать. В глазах Творимира потемнело.

Он, думая, что это либо Бриген Марк, либо какое-нибудь чудище, из всех рванулся вперед, прохрипел исступленно:

— Выпусти!.. Ты, сволочь, гадина! Выпусти!

Руки разжали — он повалился на окровавленную землю. Вот уже вскочил, а знакомый голос приветливо окликнул:

— Да что с тобой, любимый?..

— Любава?! — он резко обернулся.

Она постарела. Прибавила весу, на лице появились морщины, но все же Любава по-прежнему была красивой, и, видно, очень гордилась, козыряла этой красотой. Высокая, сильная физически, одетая в мужицкие штаны и широкую рубаху, подошла, полошила полную руку ему на плечо.

— Это ты после вчерашнего?

— А что было вчера? — Творимир затрясся, и зашептал совсем уж жалобно. — Выпусти меня… Молю…

— Да как же я тебя выпущу, после всего?

— Выпусти меня из этого безумия… — по щеке Творимира покатилась слеза. — …За что мне такое наказание…

— Да — наверное, это у тебя после вчерашнего. Вчера яростный бой кипел! С рассвета и до заката. Сорок тысяч наших воинов зарублено! Но мы выбили ворота, теперь осталось совсем немного и город будет наш…

— Подожди, подожди… — Творимир пристально вглядывался в ее глаза. — Что это за город…

— У, они, гады — Любава погрозила городу кулаком. — До чего тебя довели! Тебе отдых нужен, но в тоже время — отдыхать никак нельзя! Скоро грянет решительный, последний бой!.. Это город Гробополь, и вот уже восемь лет как мы его осаждаем…