— Что-то вид у вас больно усталый? — поинтересовался Бруно.

Я рассмеялся, и Бруно улыбнулся.

— Она утомительная женщина, — пояснил я. Другой матрос даже не улыбнулся.

— Потом, я всегда трудился, — проговорил я, — всю жизнь. В первый раз вот так бездельничаю. А от этого очень устаешь.

— Я же говорил вам, — заметил Бруно, — что от этой женщины очень устаешь.

— А от кого, интересно, не устанешь? — вступил второй матрос. — От всякого можно утомиться.

Я узнал его, помнится, я уже видел его днем и накануне в баре. Тип лет тридцати пяти, чернявый, как цыган. Он показался мне самым молчаливым из всех. Она говорила, будто он уже больше года на яхте и вроде пока не собирается на берег. Бруно ушел, и я остался наедине с ним. Солнце заходило. Он чинил себе свою лебедку. Это был тот самый тип, которого она называла Лораном. По-моему, накануне вечером в баре он был единственным, кто глядел на меня скорее дружелюбно, чем с любопытством.

— У вас, и правда, усталый вид.

Он проговорил это совсем иначе, не так, как Бруно. В его тоне не звучало вопроса. И я согласился: да, немного есть.

— От нового всегда устаешь, — заметил он, — так уж оно устроено.

Прошла минута-другая. Он все чинил канат лебедки. Опускались сумерки, такие прекрасные, казалось, они будут всегда.

— Мне нравится здесь, на яхте, — проговорил я.

— А чем ты занимался раньше?

— Служил в Министерстве колоний. В Отделе актов гражданского состояния. Трудился там восемь лет.

— И чем ты там занимался, в этом своем заведении?

— Делал копии актов гражданского состояния, свидетельства о рождении, о смерти. И так весь день, с утра до вечера.

— Жуткое дело, — ужаснулся он.

— Даже представить себе не можешь.

— Здесь все совсем по-другому, — заметил он.

— То-то и оно. Я рассмеялся.

— А ты? — поинтересовался я.

— Да всем понемногу, никогда ничем подолгу.

— Самое милое дело, лучше не придумаешь.

— И то правда. Мне тоже здесь нравится, на этой яхте.

У него были очень красивые глаза, какие-то лучистые, улыбчивые, что ли.

— А все-таки забавно, — улыбнулся я, — описали бы эту историю в какой-нибудь книжке, в жизни бы никто не поверил.

— Ты имеешь в виду ее историю?

— Ясное дело, ее, чью же еще-то…

— Она романтическая женщина. Он рассмеялся.

— Точно, — согласился я, — именно романтическая.

И тоже рассмеялся. Мы отлично понимали друг друга.

Сумерки становились все гуще. Мы плыли совсем близко от итальянского побережья. Я показал на расплывчатое пятно в море. Город. Довольно большой.

— Ливорно?

— Да нет. Сам не знаю. Ливорно уже остался позади, — проговорил он. Потом как-то шутливо добавил: — Вот так мы и плывем в Сет.

— Да, вот так и плывем, — со смехом согласился я. И добавил: — Что ей, она же богатая.

Он перестал улыбаться и ничего не ответил.

— Да, так оно и есть, — снова повторил я, — она же богачка.

Он перестал красить и довольно грубо возразил:

— А что ей, интересно, еще делать с этими деньгами, раздать китайчатам, так, что ли?

— Да нет, о чем речь. Просто, сам не знаю, эта яхта…

Он перебил меня на полуслове:

— По-моему, это самое лучшее, что она могла сделать. Почему бы и нет? — И почти наставительно добавил: — Это одно из последних крупных состояний в мире. И может, в последний раз кто-то может позволить себе то, что делает она.

— Ах вот как, — рассмеялся я, — в общем, историческая миссия, так, что ли?

— Пусть историческая, если тебе так больше нравится.

Солнце на горизонте сделалось огромным. В одно мгновение оно совсем побагровело. Поднялся легкий ветерок. Нам уже было нечего сказать друг другу. Он сунул свою кисть в ведро с терпентиновым маслом, закрыл его и закурил сигарету. Мы смотрели на берег, что проплывал мимо нас, его все ярче и ярче освещало закатное солнце.

— Обычно, — заметил он, — когда она получает очередную телеграмму, то не делает таких крюков.

И посмотрел на меня.

— Тоже мне крюк, — усомнился я.

— Да нет, — проговорил он, — мне-то что, я даже «за».

Я поспешил сменить тему.

— А Ливорно, — поинтересовался я, — это ведь совсем недалеко от Пизы, да?

— Двадцать километров. Ты что, знаешь эти края?

— Пизу? Да. Случилось побывать там неделю назад. Вся разрушена. Правда, площадь, к счастью, совсем не пострадала. Ну и жарища там была.

— Ты был в Рокке с какой-то женщиной, — проговорил он. — Я видел тебя у Эоло.

— Да, — ответил я. — Она вернулась в Париж.

— Правильно сделал, что поехал с нами, — одобрил он.

— А что будет после Ливорно?

— Пьомбино. Там мы наверняка сделаем остановку.

— Все-таки надо бы мне хоть взглянуть на карту, — вспомнил я.

Он все не сводил с меня глаз.

— Знаешь, странное дело, — проговорил он, — но мне почему-то кажется, что вот ты-то и останешься у нас на яхте.