Что ни говори, а мир без добрых людей уже бы давно полетел в тартарары. Майор Киреев один из тех, на ком держится земля. Если бы не он, Ксюше пришлось бы сполна хлебнуть тюремной баланды. Если б не он, она бы совсем разочаровалась в людях…

За окном светила луна. Рядом сопели соседки по палате. Кто-то истерически вскрикнул во сне. Но для «палаты № 6» это обычное явление… Все-таки сон переборол ее мысли. Но заснуть ей не удалось. В палату вошла женщина в белом халате. Ксюша ее никогда не видела, поэтому ее охватило беспокойство.

А женщина подошла к ней, а не к кому-то другому. Хотела толкнуть ее в плечо, но увидела, что она не спит.

– Пойдем, – тихо сказала она.

– Куда?

– Работа есть…

– Какая работа? – непонимающе смотрела на нее Ксюша.

Она же в положении, у нее большой живот, какая может быть работа, тем более ночью. Но сестра была неумолима.

– Увидишь…

Ксюша пожала плечами, поднялась с постели, сунула ноги в брезентовые тапочки. Пошла за женщиной.

Та привела ее в умывальник. Может, она хочет, чтобы Ксюша прибралась здесь… Но «сестра» хотела другого.

Она пропустила Ксюшу вперед, сама же стала в дверях, перекрывая ей путь к отступлению. А отступать было от чего. Из туалета в умывальник вышли три женщины. Среди них Ксюша с ужасом узнала Леди-Ястреб.

Каким же образом здесь оказалась эта кобла? Она же была признана невменяемой и направлена судом на принудительное лечение. Должна находиться в другом отделении… Но она здесь. И сверлит Ксюшу хищным ястребиным взглядом.

– Bay! Какая встреча! – ядовито усмехнулась она.

– Только не говори, что ты здесь оказалась случайно, – нахохлилась Ксюша.

– Я могу говорить все, что угодно, – прошипела Леди. – А ты должна молчать, сука. Молчать и слушать!

– Слушаю.

– Я же сказала, молчать!

– Молчу.

– Ах ты тварь! – взбесилась Леди.

И ударила Ксюшу кулаком в живот… Это было что-то невообразимо ужасное. Острая боль скрутила Ксюшу в бараний рог, в ушах застучали барабаны, свет померк перед глазами…

Теряя сознание, Ксюша услышала за спиной истерический вопрос «сестры».

– Что ж ты наделала, дура! Она же беременная!.

Сначала проснулась боль, затем очнулась и сама Ксюша. Но сознание болталось где-то на границе между небытием и жизнью. Кажется, ее укладывали на носилки, куда-то тащили. В голове туман, перед глазами все мельтешит, мир погружен в какой-то кошмарный круговорот. И жуткая, всепоглощающая боль. Казалось, чья-то беспощадная рука пытается вырвать из нее все внутренности, переломать все бедренные кости…

Она поняла, что ее внесли в машину «Скорой помощи». На носилках лежать было невыносимо. Она поднялась, села, схватилась за живот.

Откуда-то из тумана выплыло лицо какой-то женщины.

– Терпи, милая, терпи, все будет хорошо! – Ее приятный успокаивающий голос резал по нервам, как ножом.

Ксюше казалось, что она не выдержит этот кошмар – или умрет, или свихнется, одно из двух…

Сознание по-прежнему колыхалось на краю обрыва. Ксюша с удовольствием бы провалилась в обморок. Но боль чудовищными клешнями держала ее за внутренности, не давала упасть. Может быть, из-за этой боли она не могла умереть. А хотелось…

Ее привезли в роддом. Она не помнила, как ее вели в процедурную. Смутно улавливала чьи-то голоса.

– Воды отошли… Схватки… Уже пора…

Чьи-то заботливые женские руки помогли снять ей одежду. Вода, бритвенный станок, какой-то балахон, похожий на ночную рубашку. Сознание обрывочно воспринимало реальность. Все естество заполняла разрывающая и скручивающая боль…

Родильная, кресло, врач-акушер… Ее заставляли тужиться. Что-то не получалось… Врач сначала называла ее милой, красивой, чуть ли не родной. А потом как понесла:

– Суки, трахаются с кем попало, а потом рожать нехотят!..

Ксюша пребывала в сумеречном состоянии. Но слова акушерки возмутили ее до глубины души. Она встрепенулась и… дело пошло быстрей…

– Давай, давай, хорошо… Вот он маленький, вот он сопливенький…

Ей показали ребенка. Маленький синюшный комочек. Сморщенное личико, ручки, ножки. Он был какой-то вялый. И не плакал… А Ксюша знала, что ребенок в этот мир входит с криком… Но ничего не было…

По-прежнему было очень больно. Но она уже не рвала на части, не выкручивала наизнанку нервы. Это была другая боль, утихающая. И даже успокаивающая…