– Ты чего выпялился? – не выдержал Глеб, невольно подражая манере нового знакомого. – Иди к забору и стой там, понял? Подойдешь, когда я договорюсь.

– Ты мне порычи еще, порычи, – с угрозой ответил Акундин, но послушно убрел в густую тень.

Машину удалось поймать только спустя полчаса. Хозяину раздолбанного «Рено», классическому ночному бомбиле, было глубоко фиолетово, как выглядят его пассажиры, – лишь бы платили.

– Куда? – моргая слезящимися от недосыпа глазами, лениво спросил он.

«Поедем к Милке, – подумал Глеб. – Час на дорогу, потом перекусим и решим, как быть дальше».

Он назвал адрес, кивком согласился с объявленной бомбилой ценой и махнул Акундину – садись.

– Мы куда? – спросил Алексей, когда «Рено» тронулся с места.

– К Милке. Это моя бывшая девушка.

– Бывшая – это хорошо, – хмыкнул Акундин. – Красивая?

Глеб хотел ответить утвердительно, но, подумав, уклончиво сказал:

– На любителя. Рыжая.

– Рыжая – это тоже хорошо, – несмотря на бившую его дрожь, засмеялся Алексей. – Рыжие в постели – огонь! Или нет?

Ничего не ответив, Глеб отвернулся к окну. Ему не нравился этот человек, с которым его свела судьба. Судя по всему, он во всем был полной противоположностью Погодина. И то, что теперь они, как говорится, ходят в одной упряжке, Глебу тоже не нравилось…

Вепрь – Гюрзе:

Информация по Акунду будет утром. Что с клиентом?

Гюрза – Вепрю:

Все нормально, идем по следу.

К дому, где жила Милка Игнашевич, бело-желтой семнадцатиэтажке, торцом выходящей на Ленинский проспект, они подъехали только в половине шестого. Третье транспортное кольцо оказалось закрыто на ночной ремонт, а набережная у Кремля перекрыта милицией из-за аварии – какой-то обкуренный стритрейсер не справился с управлением, протаранил столб, тот рухнул поперек дороги, проломив чугунную ограду набережной и оборвав провода троллейбусной линии.

Милка вставала рано, она была классическим жаворонком, в чем тоже не совпадала с Глебом, любителем поспать. И как всякий жаворонок, утром девушка имела отличное настроение и видела все в радужном свете. «Никаких проблем не будет», – уверил себя Глеб и набрал номер квартиры на пульте домофона.

Под заунывные сигналы, доносящиеся из решетчатого динамика, он начал прикидывать, что станет говорить бывшей подруге. Перебрав в уме разные варианты, решил остановиться на самом простом:

«Мила, привет. Мы с товарищем – кстати, познакомься, Алексей – попали в неприятности. Мы поживем на твоей даче пару дней?»

Про дачу Глеб придумал только что, и это был, пожалуй, самый надежный вариант укрывища. Дело в том, что бревенчатый деревенский дом под Александровом принадлежал двоюродной тетке Милки, очень пожилой и грузной женщине, которая давно уже не покидала своей московской квартиры. Дачу она щедро отдала в распоряжение племянницы, пообещав, что после смерти дом отойдет Милке в собственность.

«Никто ни по одной базе данных не сможет вычислить нас на этой даче», – окончательно уверился в своем решении Глеб.

– Че твоя подруга, подмывается, что ли? – грубо спросил Акундин, пританцовывая от холода у подъездной двери. – Ты ж сказал, что она уже не спит…

Пожав плечами, Глеб перенабрал номер – с тем же результатом. Милки, судя по всему, не было дома, а это значило, что девушка ночевала где-то в другом месте. Глебу стало на мгновение очень неприятно, но он сам не понял, почему…

Москва просыпалась. В домах зажигались огни, дворы наполнялись бодрым шарканьем дворницких метел, из подъездов выходили люди с помятыми лицами, спешащие на работу. Милка появилась со стороны улицы. Голубая дутая курточка, спортивная сумка через плечо, рыжие волосы собраны в задорный хвостик – девушка бодро вышагивала по асфальту, стуча каблучками. Заметив Глеба, она улыбнулась:

– Су-уперский, ты! Каким ветром?

– Ты где была? – хмуро спросил Глеб.

– Да с девчонками тусили на покрутонах, – беззаботно отмахнулась Милка, но, словно вспомнив о чем-то, свела к переносице треугольные бровки: – А ты что, волновался? Волновался, да? Су-уперский, ты, может быть, даже ревнуешь?

Глеб не нашел ничего лучше, как глупо промямлить:

– Ничего я не ревную…

И тут в разговор вступил Акундин. Он весь преобразился, перестал дрожать, изящно перекинул полотенце через согнутую руку и изобразил галантный полупоклон.