Робби улыбнулся и не ответил.

— Или неспокойная совесть? — игриво допытывалась Дебора. — А, мистер Хантер? Признайтесь, от кого вы бежите?

— Разве что от себя, мисс Лакстон.

— Рано или поздно вы все равно осядете, — сказал Тедди. — Как только повзрослеете. Я тоже любил постранствовать, когда был помоложе. Хотелось посмотреть мир — новые впечатление, то да се. — Он поставил ладони по обе стороны от тарелки, и Ханна поняла, что муж собирается прочесть гостю лекцию. — Любой человек с возрастом становится более ответственным. Устойчивым. Разнообразие, которое раньше развлекало, начинает раздражать. Возьмите, к примеру Париж. Я обожал Париж, но что там творится сейчас, уму непостижимо. Никакого уважения к традициям. А женщины? Одеваются просто безобразно!

— Тиддлз, дурачок! — хохотнула Дебора. — Это же мода такая!

— Я знаю, что ты без ума от французов и их нарядов, — не обиделся Тедди, — и тебе, незамужней девушке, они, может быть, и подходят. Но моя, к примеру, жена ни за что на свете не станет шататься по городу в таком виде!

Ханна опустила глаза, чтобы не глядеть на Робби. Покопалась в тарелке, отложила вилку.

— Во время путешествий знакомишься с людьми самых разных культур, — сообщил Робби. — Я знаю одно племя на востоке — так там мужья вырезают на лицах жен красивые узоры.

— Ножом?! — ахнула Эммелин.

Тедди от изумления проглотил кусок мяса.

— И для чего это?

— Жена для них — просто красивая вещь, — объяснил Робби. — Муж считает себя в полном праве украшать ее, как его душе заблагорассудится.

— Варвары, — покачивая головой, сказал Тедди и сделал Бойли знак долить вина в его бокал. — И еще недовольны, что мы несем им цивилизацию.

После первого визита Робби пропал на несколько недель. Ханна думала, что он забыл о своем предложении подарить ей сборник стихов. Очень в его стиле — думала она — появиться, всех очаровать, надавать пустых обещаний и испариться, даже не собираясь их исполнять. Она даже не обиделась, просто посмеялась над собственной доверчивостью и обо всем забыла.

И все-таки через пару недель, когда Ханна зашла в книжный магазин на Друри-лейн и обнаружила там первую книгу Роберта Хантера, она ее купила. В конце концов, поэзия Робби понравилась Ханне задолго до того, как она поняла, что он — ее не самый любезный знакомый.

Потом пришла весть о смерти отца, и Ханне стало не до Робби и его забытых обещаний. Внезапно она почувствовала себя лодкой, сорванной с якоря и брошенной на милость волн в незнакомых и бурных водах, без руля и ветрил. Глупо, конечно. Она так давно не виделась с Па, ведь он отказался встречаться с ней с тех пор, как она вышла замуж, и Ханна так и не нашла слов, чтобы смягчить его душу. И все-таки, пока Па был жив, она чувствовала, что привязана к чему-то крепкому и надежному. Теперь это чувство исчезло. Ханне казалось, что отец бросил ее: да, они часто ругались — уж такие у них были отношения, но она всегда знала, что Па любит ее больше всех. А теперь он взял и ушел, не сказав ни слова. Ей стали сниться кошмары — черные волны, затонувшие корабли, безбрежные воды океана. А днем вспоминалось предсказание гадалки — о тьме и смерти.

Ей станет легче, когда Эммелин переедет к ней насовсем, уговаривала себя Ханна, Потому что было решено, что после смерти отца Ханна становится для сестры кем-то вроде опекуна. И Тедди сказал: пусть лучше будет на глазах, особенно после той истории с режиссером. Чем больше Ханна думала о приезде Эммелин, тем больше оживлялась. Наконец-то у нее появится союзник в этом доме. Хоть кто-то, кто ее понимает. Вечерами они будут сидеть вместе, болтать и смеяться, делиться секретами — как в детстве.

Вышло, однако, что у Эммелин были другие планы. Они с Лондоном всегда были на «ты», и сразу по приезде она кинулась в самую гущу светской жизни, которую всегда обожала. Каждую ночь новый костюмированный бал — «Белоснежный», «Цирковой», «Подводный» — Ханна сбилась со счета. Днем другое развлечение: охотиться на улицах то за шляпой нищего, то за полицейской каской. Эммелин чересчур много пила и чересчур много курила и считала ночь пропавшей, если на следующий день не находила своего имени в колонке светских сплетен.

Однажды утром Ханна обнаружила Эммелин в гостиной, в компании друзей. Они сдвинули мебель по углам, скатали к камину дорогущий модный ковер. На ковре сидела незнакомая девушка в лимонно-желтом платьице из прозрачного шифона и курила, стряхивая пепел прямо перед собой. Эммелин учила неуклюжего молодого человека с кукольным личиком танцевать фокстрот.

— Нет же, нет! — хохотала она. — На счет четыре, Гарри, золотко! Не на три. Дай руку, я покажу — Она снова завела граммофон. — Готов?

Ханна осторожно по стенке обошла гостиную. Ее так потрясла раскованность, с которой Эммелин и ее друзья распоряжались комнатой (ее, если уж на то пошло, комнатой!), что она даже забыла, зачем пришла. Притворилась, будто роется в ящиках стола, а Гарри тем временем рухнул на диван с криком:

— Хватит! Ты меня совсем уморила, Эмми!

Эммелин упала рядом и обняла его за плечи.

— Как хочешь, солнышко, но знай: я не стану танцевать с тобой на вечеринке у Клариссы, если ты не выучишь хотя бы основные шаги. Фокстрот — это самый писк, и я собираюсь танцевать его всю ночь.