Анатолий чуточку побледнел, ложка звякнула о тарелку. Его минутная растерянность во время испытания, с которой он мгновенно справился, да вот удар ложки о тарелку — это все, что он не сумел скрыть.

В лаборатории Олег был таким же, как и раньше, будто ничего решительно не произошло или он просто забыл об этом. Весь день крутился то с одним, то с другим, а своего основного дела у него, казалось, и не было. Уж не из-за этой разбросанности его и не назначили начальником лаборатории? Руководитель должен уметь ровно и внимательно обращаться с людьми, работать, так сказать, с массами, а где уж Олегу до этого, если он может походя обидеть человека, допустить нетактичность по отношению к целому коллективу! Его и самого-то еще воспитывать надо… И только временами, иногда посредине разговора, Олег вдруг задумывался, водил пальцем по стеклу, забыв обо всем, или тер нос. Неуравновешенный, увлекающийся человек — какой же из него начальник? Одним словом, совсем не то, что Анатолий. Олег по-прежнему на меня не смотрел, здоровался, как со всеми, только чуть поспешнее отводил глаза. За кальками центрифуги обращался к Лидии Николаевне. И меня сильно обижало это. Я ловила себя на том, что жду его взгляда, слов. Хотела сама заговорить с ним, но почему-то никак не могла решиться.

Я очень боялась, конечно, что кто-нибудь заметит это. А Анатолий больше не торопил меня со свадьбой: ведь у нас всё было решено, а к свадьбе надо подготовиться, ее нельзя комкать. К тому же он вплотную взялся за окончательное оформление диссертации. Вот тут-то я и увидела, как Анатолий умеет работать, и прониклась к нему еще большим уважением. Все вокруг него закипело.

Очень естественно, без нажима и приказаний Анатолий подключил к своей работе Туликова и Коробова, они готовили последние расчеты, вычерчивали графики. Они делали это и для него, Анатолия, но, главное, и для лаборатории, да и для самих себя: Для лаборатории потому, что это было связано с окончательным обоснованием технических условий проекта, а для себя потому, что Коробов, пользуясь частью этих материалов, мог опубликовать статью, а один из узлов будущей машины Туликов мог использовать как свой дипломный проект. Просто и здорово, и все довольны. И все-таки мне казалось, у Олега это получилось бы как-нибудь иначе… Сам Анатолий работал над теоретической частью диссертации, писал бесконечные формулы, сидел, обложившись горой книг. Олег так же увлеченно и бескорыстно, как он помогал всем, часами просиживал с Туликовым и Коробовым, после работы оставался даже с Анатолием. Понять все это тоже было трудно. И я видела, что для этой самой теоретической части Анатолию просто необходим Олег. Он сам как-то сказал мне об этом:

— Олег был первым по математике на нашем курсе: у него удивительно работает голова в этой области!

Вечерами мы теперь с Анатолием гуляли меньше: он, всякий раз извиняясь, или оставался в лаборатории, или работал дома. Мне нравилось это, хотя ожидаемая кандидатская степень Анатолия почему-то чуточку потеряла для меня свою былую привлекательность. Был Анатолий тогда как туго натянутая пружина: такую напряженную собранность, полное поглощение делом мне вообще в жизни приходилось редко встречать. Нет, я не ошиблась в своем женихе…

И в то же время я с настороженной внимательностью следила, как откликаются в лаборатории на поступок Олега, все старалась объяснить себе этот поступок.

Вагин каждый день заходил к Анатолию, поглядывал на Олега зорко, подозрительно. Негромко говорил Анатолию:

— Жми вовсю! Это ведь не одного тебя касается, понял?

Анатолий отмалчивался, тогда Вагин пояснял:

— Ведь от таких, как Алексеев, не знаешь, чего ждать. Впрочем, тебе самому виднее, мой отдел любой проект сделает, кто бы ни был автором. И лавры пожнет!.. Не либеральничай, не играй в порядочность, впрягай всех, понял?

Я заметила тогда, как неприязненно, даже брезгливо относится Яков Борисыч к Вагину. Это было удивительно при его, казалось, ровнозаинтересованном отношении ко всем. И не понимала еще, насколько глубок и серьезен конфликт между ними. В присутствии Вагина мягкое лицо Якова Борисыча становилось насмешливо-холодным, злым, он вкрадчиво спрашивал:

— Начальник отдела боится, что результаты Алексеева будут так значительны, что проект поручат другому институту? — И смотрел на него непонятно каким глазом.

Так и чувствовалось, что, увидев Якова Борисыча, Вагин под костюмом весь сжимается. Но отвечал он ему шутливо, беззлобно, только чуть темнели глаза, как тогда в Саду отдыха:

— Один муж все подозревал свою жену из-за того, что вечерами ее часто не бывало дома, а она, оказывается, задерживалась на собраниях. Нельзя, Яков Борисыч, видеть в людях в первую очередь плохое. Не такие мы. Давно уже не такие!

— Спасибо за совет, Виктор Терентьич. Только я боюсь теперь босым по стеклу ходить.

Однажды Женя пришла в лабораторию из комитета комсомола и, обращаясь ко всем, сказала:

— Комсомольцы готовят вечер на тему «Мы за коммунистический труд!». Как бы нам поконкретнее поговорить об этом?

— А вот, между прочим, такой факт, — раздумчиво, негромко проговорил Яков Борисыч и поискал кого-то глазами; Анатолия и Олега не было, в лаборатории. — Почему, вы думаете, Алексеев отказался продолжать работу над диссертацией?

— Ну, о нем что говорить, — сказала Лидия Николаевна. — Олешка парень особый!

— Какой же это он такой особый? — даже чуть подозрительно спросил у нее Коробов. — Отказался, потому что вожжа под хвост попала! На весь коллектив и на своего товарища наплевал. В этом еще ох и ох как надо разобраться, сделать выводы!

— Вы неправы! — горячо воскликнула Женя. — Неужели вы подозреваете, что Алексеевым руководила корысть? Он просто решил до конца разобраться в процессе. Разве это не ясно?

У Туликова опять стало такое же напряженное лицо, как во время отказа Олега. Он с оттенком зависти произнес: