— Что же это теперь будет? Галя строго остановила ее:

— Погоди реветь. Парня спасать надо. Лидия Николаевна вздохнула и спросила негромко, как-то странно спокойно:

— Но ведь Вовка украл или нет?

— При чем здесь это? — сказала Лида-маленькая. — Ведь он Кларочке сын!

Клара плакала навзрыд. А Лидия Николаевна взяла ее за плечи, выпрямила, заставила вытереть лицо, спросила:

— Ну, теперь слушать можешь?

— У тебя самой детей не было, ты не знаешь…

— Одиночки всегда такие бессердечные…

— Тихо, бабы! — властно крикнула Лидия Николаевна. — Это счастье Клары, что у нее сын есть. Я, думаете, не понимаю? Я все понимаю! Я бы за сына, кажется… — Она помолчала, и все мы с удивлением смотрели на ее бледное, горестно искаженное лицо. — Но уж я бы его человеком вырастила, в уголовники не пустила!

— Ты бы попробовала без мужа! — Не в этом дело. Что вы, Кларку нашу не знаете? Да она себя воспитать не может, не то что сына. И прятаться здесь за вдовство нечего.

Что здесь поднялось! Кричали всей чертежкой на Лидию Николаевну. А она стояла, напряженно вытянувшись, продолговатое лицо ее кривилось, точно от боли, в пристальном взгляде мерцал огонек непримиримой убежденности и веры в свою правоту.

Я думала, что на этом все и кончится. Клара ревела, ее успокаивали, поили водой. И уж не знаю, как это получилось, или действительно вызволить Вовку из милиции никак нельзя было, хотя кто-то бегал к начальству за какими-то бумажками, но только все потихоньку заговорили, что в первую очередь Клара сама виновата.

И получилось в конце концов так, что Клара оказалась около стола Лидии Николаевны; она сидела и всхлипывала, а Лидия Николаевна спокойно, неторопливо доказывала ей, что как ни горько, а Вовка обязан понести наказание, а вместе с сыном и она сама, Клара: ведь в этом и ее вина есть. А вот выйдет он из колонии другим человеком, со специальностью, и ей самой, Кларе, опорой на старости лет будет. Женится, Клара еще внучат нянчить будет!.. И Клара постепенно успокоилась, перестала плакать, вытерла лицо и сказала:

— Дай бог… А я маленьких люблю, с удовольствием бы с внучатами игралась! — И она мечтательно улыбнулась.

Лидия Николаевна смотрела на нее с жалостью:

— Все бы ты игралась!..

— А что? — Клара обвела всех уже заблестевшими глазами.

И я увидела, что и все уже смотрят на нее не то жалостливо, не то насмешливо.

А Лидия Николаевна еще долго помнила об этой истории. Она говорила мне:

— Вот смотри, Танюшка, нет на свете вреднее бесполезных людей. Душевно бесполезных, понимаешь? И мечтания эти их, как заразная болезнь, их самих подтачивают и все вокруг разъедают! Жаль и ее и мальчишку.

Потом я — уже сообразила, что и Вагин, и Коробов, и Анатолий, наверно, тоже так бы отнеслись к случаю с Кларой, как и Лидия Николаевна, но все дело в том, что им бы при этом не было больно, а она мучалась так, точно Вовка был ее сыном,

Очень я была удивлена одним происшествием с Олегом.

Еще в лаборатории я замечала, что он целыми днями ничего не делал своего, но постоянно вмешивался в работы сотрудников, увлекался то одним, то другим. И в то же время, особенно в те минуты, когда лицо его становилось углубленно-сосредоточенным — а это бывало часто, — он казался мне совсем уж каким-то странным, чудным, что ли…

Я вдруг стала замечать, что Олег начал как-то «отключаться» от меня, вообще от окружающего. Едем мы в автобусе, его просят передать билет, а он долго соображает, чего от него хотят. И в автобусе злятся:

— С Луны свалился!

Сидим в кино, а он посередине картины спрашивает меня:

— Слушай, а этот, с бородкой, откуда взялся?

— Да он же с самого начала был!

Едим у них дома, а Олег, уже опустошив тарелку, все еще водит по ней ложкой. Я вначале пугалась, думала, что он заболел, и как-то сказала об этом Ксении Захаровне. Она засмеялась: — Это на него находит. — И с хитрецой глянула на меня из-под густых бровей: — Он вообще — того, не видишь разве? — И покрутила пальцем у виска.

И я стала замечать, что она меня под тем или иным предлогом старается выпроводить из их квартиры. То в магазин попросит сходить, то в садике с ней посидеть. Сердце, дескать, пошаливает… Мне совершенно не интересно было сидеть в садике, слушать старушечьи разговоры и смотреть, как пенсионеры играют в домино, и вое же я не уходила: сижу и сижу дура дурочкой на скамье! Такой несамостоятельности у меня еще не бывало…

Ко мне Ксения Захаровна относилась очень хорошо, только как-то необычно. Зная про наши отношения с Олегом, она никогда не выказывала этого, никогда ничего не спрашивала у меня об этих отношениях. Только потом я поняла, как она была по-своему права, не вмешиваясь во все это, давая всему идти своим путем.

Теперь о происшествии. В субботу после работы мы с Олегом решили забежать к ним поесть, а потом ехать купаться. Олег был рассеян, будто все старался что-то вспомнить, и, как всегда в таких случаях, щурился, тер пальцем нос.

Сели обедать. Он вдруг выскочил из-за стола и начал что-то писать у себя на письменном столе. Сначала стоя, потом присел на стул, забыл и про обед и про нас с Ксенией Захаровной. Она кивнула мне:

— Пусть его. Ешь, не обращай внимания. Мы уже доели второе, а он все сидел и писал. Наконец вскочил и весело произнес: