Он взял две свечи и передал одну Стуже. Затем открыл дверь и повел ее по темному коридору. Дом внутри был столь же ветхим, как и снаружи. С потолка свисала длинная паутина. При свете свечи Стужа разглядела ее обитателя. Онократос тоже заметил его. Быстро нагнувшись, он снял тапок и пришлепнул им паука. Свободной рукой сорвал паутину. С отвращением взглянув на останки насекомого, он разразился богохульными проклятиями.

Стужа, молча наблюдавшая за этой сценой, вздрогнула.

Они подошли к лестнице. Девушка не имела представления, где они находились. Она подняла свечу и последовала за своим непредсказуемым проводником. Его свеча излучала в темноте янтарное сияние, но Стужа не видела конца пролета. Она сделала первый шаг, нащупывая перила, но сразу же отдернула руку. Перила были покрыты толстым слоем пыли. Она вытерла ладонь о тунику и сглотнула.

Они спускались и спускались, а конца лестницы по-прежнему не было видно. Винтовая лестница спускалась все глубже. Воздух стал холодным и затхлым. Онократос шел впереди, опустив голову. Девушка видела только его спину и руку, в которой он держал свечу. Она потянулась к рукояти меча и вспомнила, что его нет.

— Онократос?

Ей ответило только эхо. Они спускались в очень глубокое подземелье. «Словно башня, построенная наоборот», — подумала Стужа.

Из черноты внизу донеслось низкое рычание. Кровь застыла в жилах Стужи. Девушка остановилась. Рычание раздалось снова, так что у нее побежали по спине мурашки. Стужа перегнулась через перила и заглянула в темноту пропасти, которую не могла развеять ее свеча. Тогда она посмотрела наверх, откуда они пришли — там тоже царил непроницаемый мрак. Онократос не останавливался; расстояние между огоньками их свечей все увеличивалось, и Стужа поспешила за магом.

Рычание доносилось до них с небольшими перерывами. Затем раздался душераздирающий крик, и Стужа чуть не выронила свечу. Горячий воск пролился на ее руку, так она дрожала. В какую-то жуткую секунду ей показалось, что кто-то вытащил из ножен Жало Демона. Но звук снова превратился в звериное сопение. На лбу и ладонях у Стужи выступил пот. Она вытерла руки.

— Я полагала, ты ведешь меня к Аки, — вымолвила она. Ее слова эхом отдались в глубине пролета. Девушка подождала, пока оно стихнет. — Ты говорил, что ведешь меня к Аки, — повторила она. Но Онократос молча шел, до Стужи доносилось лишь рычание снизу.

Вскоре она почувствовала в воздухе запах грязи и мочи. Он становился все сильнее, и Стуже пришлось прикрыть нос. Ступеньки кончились. Онократос со Стужей прошли немного по узкому коридору и остановились. Свет выхватил из темноты единственную дверь.

Из-за нее раздавались звериные крики. Вонь стала невыносимой, у Стужи запершило в горле. Она вглядывалась в лицо старика, решив, что это ловушка. Девушка уже видела подобные двери с закрытыми окошками в тюрьмах и подземельях. В ее сердце начал разгораться гнев.

— Это здесь ты держишь ребенка? — спросила она ледяным тоном. — В грязной камере?

Он бесстрастно посмотрел на нее, нащупал деревянную ручку, открыл окошко и жестом пригласил Стужу заглянуть внутрь.

Она с криком отступила.

— О, боги! — простонала девушка, и прислонилась к стене, чтобы не упасть. — Ты животное, дьявол! — Стужа закрыла глаза, но видение не исчезало. Усилием воли она заставила себя снова взглянуть в окошко.

Эта была Аки, ее едва можно было узнать, но это, без сомнений, была она. Ее блестящие шелковые волосы превратились в грязные патлы. Девочка была совершенно голой, ее тело было перепачкано собственными нечистотами. Глаза, когда-то такие умные и веселые, горели звериной яростью. Ее пальчики были изодраны в кровь от бросания на дверь и стены. В одной руке Аки сжимала наполовину обглоданную крысу. Не узнавая, она взглянула из угла камеры на своего телохранителя, затем губы девочки приоткрылись, обнажив зубы, и она издала звериное рычание. Когда звук стих, Аки поднесла крысу ко рту и отодрала кусок. Кровь потекла по ее подбородку.

Стужа отвернулась, схватила Онократоса за одежду и стукнула о дверь камеры.

— Дьявол! — процедила она сквозь зубы. Стужа ударила колдуна по голове, так что тот осел на пол. — Что ты сделал? — Стужа занесла кулак, готовясь нанести следующий удар.

Старик вывернулся и поднял вверх палец, на котором сверкнуло кольцо.

— Остановись! — прошептал он.

Девушка нагнулась над ним, желая всем сердцем и душой размазать его по стенке, погрузить пальцы в дряблое горло, вырвать черное сердце и сжимать его в руке до тех пор, пока оно не перестанет биться. Но она видела его силу, знала, на что Онократос способен. Она не сможет помочь Аки, если превратится в пепел. Ей надо выжидать, улучить подходящий момент, чтобы найти способ освободить маленькую королеву.

Онократос поднялся на дрожавшие ноги.

— Она не хуже и не лучше, чем моя дочь, — сказал он. Только я не могу позволить ей свободно бегать по дому. Они будут драться друг с другом, как животные, в которых они превратились.

Стужа попыталась вновь овладеть собой.

— Почему не запереть их обеих наверху?

Презрительная усмешка сменила на его лице маску бесстрастия.

— Калинда — моя дочь, моя плоть и кровь, — сказал он. — Неужели я стану запирать ее в собственном доме? А она, — он указал на дверь камеры, — для меня лишь орудие.

Стужа чуть не ударила его снова. Такая бессердечность по отношению к ребенку привела ее в ярость. Позже она заставит этого человека дорого заплатить за подобную жестокость. Но сейчас она прикусила язык.

Онократос резко повернулся и двинулся вверх по бесконечной лестнице. Вонь осталась позади, как и звериные крики. Сердце Стужи ныло от тоски, когда она покидала маленькую королеву, но разум подсказывал ей, что необходимо все предварительно взвесить.

— Твоя дочь не нападет на нас, раз она свободно ходит по дому?