— Сиреной? — не выдержал Дебрен. — Ну и идиот! Здесь, в горах, в самом сердце Виплана! Сире…

Он замолк, не прикрыв рта. Ленда рта не открывала, но только это их и отличало. Оба уставились друг на друга с такими выражениями лиц, которые часто встречаются у жертв постбеспалицевого шока.

— И не иначе, как попросил евойной руки! — захохотал ротмистр. — Ну, уж коли кретин, так до конца.

— Збрхл… — прохрипел магун. — Лучше замолчи.

— Верно, — поддержала его Петунка. — Тем более что ты лишаешь меня всей прелести повествования. Это я и хотела сказать. Потому что, верно, рыцарь сделал предложение водяной деве, встреченной в болотистой луже. Конечно, по-смойеедски, так что нам остается только поверить, что предложение касалось женитьбы, как впоследствии упорно утверждал рыцарь, но напоминаю, бедняга из плена возвращался, а все случилось в глухом лесу и с представительницей вида, который избыточно добродетельным не считается. Ну, это так, попутно. Завершилась поездка еще одним малорадостным инцидентом. Понимаете, из-за Ледошки рыцаря-избавителя птица обделала.

— Птица? — заинтересовался Збрхл. — Из-за?..

— Ну, может, не из-за, но в связи с ней — несомненно. Сладострастница так ляжкой о ляжку от нетерпения терла, что навстречу королевичу выслала голубку с любовным письмом и розовым бантом на шее, опрысканном благовониями. Поэтому неудивительно, что на такую курьершу накинулся сокол. Но усмотрел он ее уже неподалеку от адресата, и дворяне Претокара его отогнали. А как известно, соколы — птицы гордые, вот он и решил на свитских отыграться и все, что в кишках было, отправил вниз. Обоср… э-э-э… смойеедца.

Збрхл воздержался от комментариев, о подробностях не спросил. Неожиданно умолк.

— Последняя неприятность случилась с королевичем уже на месте. Вбегая в трактир, он хватанул лбом о притолоку. Ибо он был владыкой великим — ростом тоже. Так что бежал, не соблюдая необходимой осторожности, не говоря уже о достоинстве, потому что эта распутница вырядилась в невероятно крикливое платье, увешалась драгоценностями и так поразила его из-за порога красотой, что бедолага голову потерял. И лбом по балке саданул.

— Ррррасцвеченная ррраспутница, — покрутил головкой Дроп. — Я не ррюбррю нескррромных одежд.

— Правильно делаешь. Невеста должна жениха встречать в сером платьишке, без замысловатых украшений, ни частичку тела не показывая сверх необходимого. А это что? Туфли не только из-под юбки выглядывали, так еще и золотом блестели. Всю шею видно, а на шее вместо колеса какая-то языческая пакость. Волосы так начесала, что они аж искрили, губы чересчур накрасила… Ну, короче, приняла жениха, как шлюха-распутница. Потому и неудивительно, что, когда к полудню свиты сошлись, к вечеру уже вся компания пьяной вдрызг валялась, а молодые сбежали в мойню. Якобы для гигиены.

— Относительно компании, — поднял палец Збрхл, — тут я не все понял. Это почему же вдрызг-то? Так видом Ледошки упились? Такой уж она распрекрасной была?

— Расчетливой была, а не распрекрасной. Словечка не молвила, когда Претокар чуть ли не без передыху тост за тостом в ее честь провозглашал! А она хоть бы хны! Губки бантиком, румянец во всю щеку и сидит — вежливенькая, тихонькая. Интриганка!

— Небось хотела проверить, сколько парень выпить может.

— Глупый ты, медвежонок. Выпить? Я ж не сказала, что королевич пил, а сказала, что он только тосты произносил. Что это за хозяин пиршества, который гостей оставляет одних, а сам под стол валится?

— То есть в конце концов оба попали в мойню, — подвел итог Дебрен. — Трезвые.

— Оба — это верно, но девчонка чересчур-то трезвой не была.

— Ее тоже споили? — буркнула Ленда. — Дивно.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась трактирщица. Дебрен постучал по столу, пригрозил Ленде пальцем. До обмена мнениями дело не дошло. Петунка продолжила рассказ. — Итак, они попали в мойню. Паренек, соблазняемый хитроумными способами, и испорченная вконец девка. Как Претокар выдержал — не знаю, потому что, признаюсь в этом неохотно, Ледошка считалась вполне даже ничего. Но то, что он выдержал, это точно.

— Точно? — удостоверился Дебрен.

— Королевич был не только гордым, но и умным. Когда уже все это случилось и пришлось крупные суммы на борьбу с проклятием тратить, он не ограничился одними словами. Велел архиепископу принести самую что ни на есть священную реликвию и на ней поклялся, что к Ледошке не прикасался. В мойне.

— Ага, — покачала головой Ленда. — В мойне. Ну, в такую клятву я могла бы поверить. Это уточнение попахивает искренностью.

— Не иронизируй. Дело было серьезное, расходы на новую дорогу большие, поэтому королевич отчитывался за каждую бусинку, которую пробыл здесь. Речь шла не о том, чтобы доказать, будто он уклонист, брезгующий девками, а о том, когда и как был опозорен Ледошкой. Не гримасничай, Ленда. Ты правильно расслышала. Она его опозорила.

— Что конкретно произошло в мойне? — спросил Дебрен.

— Конкретно-то, собственно, ничего. Правда, они таращились друг на друга, насколько это возможно при скупом освещении. Претокар не скрывал, что ради блага народа и династии добивался благосклонности девушки, пересказывая не совсем невинные шуточки и восхваляя ее красоту. Раза два помог намылить некоторые части тела, до которых девушкам либо дотянуться сложновато, либо не следует в мужском обществе. Но клялся жизнью собственной матери, трех сестер, двух племянников, ну, короче говоря, всех родственников за исключением только Гаррола, что этим и ограничился и ни на четвертушку тела… ну, понятно. Родственники в добром здравии прожили несколько следующих лет, так что нет причин не верить. Потом Ледошку сморило вино, поэтому, как пристало кавалеру, он собственным телом уберег голову возлюбленной от досок и…