— С чем вас и поздравляю! — сказал Фронин.

— И вас тоже!

— Да, и нас. Завершился несколько искусственный „приложенческий“ период в жизни „Собеседника“. Ведь в экономическом плане с самого начала он был изданием, независимым от „Комсомолки“. Затем, встав на ноги, приобрел и творческую самостоятельность. Теперь все стало на свои места. И у „Собеседника“ два учредителя. Не хозяина, подчеркну, а именно учредителя. Вы проголосовали за то, чтобы ими были газета „Комсомольская правда“ и трудовой коллектив вашей редакции. Мы согласились. Хотя и странно, что свидетельство о рождении „Комсомолка“ получит на 65-м году своего существования, а „Собеседник“ — на седьмом.

Но уж такие времена…

Кстати, я 17-й по счету главный редактор „Комсомолки“, но, пожалуй, единственный, не утверждавшийся на Секретариате ЦК КПСС. Впрочем, произошло это вот почему. Только меня назначили, и сразу же одна из публикаций в нашей газете кому-то сильно не понравилась на Старой площади.

— И какая же?

— Если сейчас вспоминать, скажут, что занимаюсь популизмом. Хотя, впрочем…

Речь шла об интервью с опальным тогда Б.Н.Ельциным. Подготовили его сотрудники газеты до моего прихода. И вот я, только сев в кресло главного редактора, стал бы снимать это интервью из номера? Да и в любом случае этого нельзя было делать. На следующий день звонок ответственного товарища. „Ладно, — говорит, — портить тебе настроение перед Новым годом не будем, а второго января заходи, побеседуем“. По том еще был ряд острых публикаций — „Новочеркасск. 1962“, интервью с О.Калугиным, брошюра А.Солженицына. А на одном из совещаний Вадим Андреевич Медведев бросил: „Вы коммунист, а работаете фактически против партии“. Бюро ЦК комсомола было дано, видимо, поручение рассмотреть вопрос о „Комсомольской правде“. К чести и тогдашнего первого секретаря В.Мироненко, и моих товарищей по бюро, они такому нажиму не поддались.

Но и тут надо подходить диалектически. Были в истории „Комсомолки“ времена, когда и в ЦК партии защищали газету от особо ретивых комсомольских лидеров.

Первый раз главным редактором „Комсомолки“ Владислав Фронин был „объявлен“ 24 мая 1975 года. Праздновали 50-летие газеты, пришли почти все бывшие главные редакторы. И стажера отдела рабочей молодежи подвели к одному из них — Борису Дмитриевичу Панкину. „Вот он, — сказали, — будущий главный“. „Ну и хорошо“, — ответил Панкин. А как еще отвечать на шутки? Тем более что и сам Панкин когда-то начинал стажером. (Б. Панкин, став послом СССР в Праге, в начале августа 1991 года был одним из немногих высших чинов МИД СССР, достойно отреагировавших на узурпацию власти в Москве и арест Горбачева. — Прим. Г.В.).

— Владислав, мы пока говорим хоть и о недавнем, но все-таки уже прошлом. А как сейчас складываются отношения с ЦК комсомола!

— По-новому. Из нашего лексикона должны уходить слова „орган“, „руководство газетой“, а главным должно стать слово „взаимовыгодно“. Мне кажется, и Владимир Зюкин, первый секретарь, и члены бюро ЦК ВЛКСМ это понимают. Но где гарантия, что завтра к руководству молодежным союзом не придет какой-нибудь молодой доцент из Горького со своей прямолинейной „коммунистической инициативой“ и не поменяет не только главного редактора „Комсомолки“, но всю редколлегию, весь коллектив? Напора, судя по многим выступлениям на учредительном съезде КП РСФСР, хватит. Поэтому и у нас, и у молодежи, читающей „Комсомолку“, должны быть гарантии, что при любом повороте событий мы останемся „Комсомолкой“.

— А зачем же тогда ЦК комсомола — в учредителях? Не логичней ли объявить себя „независимой молодежной газетой“?

— У меня вообще к моде объявлять себя „независимой газетой“, да еще буквами покрупнее — свое отношение. Если на этикетке написать „хороший коньяк“, разве качество напитка от этого изменится? Не знаю, когда появятся по-настоящему независимые газеты, но прежде должны появиться независимые журналисты. Кстати, и в „Комсомолке“ таких не хватает. Правдивой газетой, смею надеяться, мы, наконец, стали. А вот дальше… Наша газета во многом самостоятельна, прежде всего, в линии и позиции, но исторически связана с молодежным союзом. Вот мы и предлагаем соучредительство.

— Это значит — все пополам?

— Получим по миллиону и разбежимся. Не надо улыбаться. Есть среди комсомольских работников те, кто именно так и думает. Словно мы не серьезная, с традициями газета, а какой-то липовый кооператив. Да может, мы и оклады журналистам не будем увеличивать. Доходы сотрудников — да. Ведь до смешного доходит. В каком-нибудь новом издании тиражом в несколько десятков тысяч гонорар — пятьдесят рублей за страничку машинописного текста, у нас — всего шесть. И это при тираже 22 миллиона экземпляров.

— Средства нужны газете, прежде всего, для того, чтобы развиваться. Устарела полиграфическая база, крупнейшая ежедневная газета в мире издается в допотопных условиях. Мы остаемся своими в системе партийного издательства и должны вкладывать в свою полиграфическую базу свои прибыли. И потом, теперь же за все надо платить из своего кармана. И за содержание корпунктов, и издательству.

— Но ведь молодежные газеты убыточны? И потом, для чего нам столько провинциальных молодежных газет?

— Что значит убыточны? Это миф. В стране 269 молодежных и детских изданий, 160 из них печатаются в партийных издательствах. Около 62 процентов приносят убытки. Но это 6 миллионов рублей в год. Прибыль же только одной „Комсомолки“ больше чем в десять раз покрывала эти убытки. А теперь о провинциальных газетах. Можно ли назвать провинциальной рижскую „Советскую молодежь“? Я вот был в Набережных Челнах — там эта газета на равных конкурирует по популярности с нами. А „Московский комсомолец“? А ленинградская „Смена“? Речь о другом.