— Мой брат получил травму при рождении. И умственно он никогда бы не смог подняться выше уровня ребенка, — сказала я с достоинством и замолчала, не понимая, что означал этот допрос.

Человек за столом опустил пресс-папье на стол, а я машинально проследила глазами за движением его рук, длинных и тонких, с сильными, подвижными пальцами. Он резко поднялся и шагнул к окну за письменным столом. Он смотрел на улицу и не глядел на меня. Как только он отвел от меня глаза, я переменила позу, усевшись немного поудобнее, и как будто сбросила с себя наваждение.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — спросила я.

Его взгляд оставался прикованным к улице и к площади, и он заговорил, не оборачиваясь, через плечо:

— Моя жена пригласила вас прийти сюда сегодня по моей просьбе. Ни она, ни я не заинтересованы в вашем мастерстве портнихи. У нее есть сын — сын моего умершего брата. Это трудный, неуравновешенный мальчик. Ни его мать, ни я, ни его учитель, ни гувернантка не можем с ним справиться. Он ни на кого не реагирует. Мы уже дошли до отчаяния. Не согласились бы вы, мисс Кинкейд, принять наше предложение посвятить себя этому мальчику?

Это предложение было столь неожиданно, что я могла только молча смотреть на него. Через некоторое время я нерешительно ответила:

— Но ведь у меня нет никакой подготовки, чтобы выступать в роли учителя. Забота о брате — это было просто. Ведь я его очень любила. Сомневаюсь, что я поступлю разумно, отказавшись от дела моей матери и пробуя силы в том, к чему совсем не подготовлена.

— Я учел это, — проговорил мистер Рейд и назвал такую сумму месячного жалованья, что у меня перехватило дыхание. Сумма намного превышала то, что я могла надеяться заработать шитьем за месяцы кропотливого труда. И все же что-то удерживало меня, и я не могла сразу дать согласие.

— Вряд ли то, что я могу сделать для вас, достаточно для того, чтобы оправдать такой эксперимент, — возразила я.

— Ну, может быть, вы сошьете одно или два платья для моей жены, пока находитесь под этой крышей. Если вы захотите в любое время отказаться от этого… соглашения, миссис Рейд сделает так, что у вас будет очень много заказов на шитье от ее друзей, — сказал он, отойдя от окна. — Вы не считаете это достаточной гарантией?

Это было более чем достаточно, однако я все еще колебалась, так как в глубине души не была готова к столь неожиданному повороту событий. В самой атмосфере этого дома, в этом мрачном красивом человеке, сидевшем передо мной, было что-то внушавшее мне беспокойство. И я понимала: здесь было что-то еще, что я не могла пока ни представить себе, ни объяснить, и мне следовало быть крайне осторожной, как бы ни хотелось заполучить это место.

— Этот мальчик умственно отсталый, как и мой брат? — спросила я.

— Неуравновешен, да. Но не так, однако, как ваш брат. Мы все надеемся, что его умственное развитие нормальное. Но он непредсказуем, подвержен настроениям, с сильным, опасным темпераментом. Я должен предупредить вас, мисс Кинкейд, что вам будет нелегко выполнять вашу задачу.

Мне не хотелось, чтобы он думал, будто я боюсь трудностей.

— Можно мне увидеть мальчика?

Какое-то мгновение он, казалось, колебался. Потом резким движением ударил пальцами по столу, и это, вероятно, означало, что он пришел к какому-то решению. Быстрыми шагами он пересек комнату, подошел к шнуру, сплетенному из темно-красного шелка, и дернул за него. В глубине дома раздался звонок.

— Я пошлю вас наверх, — сказал он. — Будет лучше, если я не пойду с вами. Немного скрытности не помешает. Там есть еще и другой ребенок — Селина, младшая сестра Джереми. Мальчику девять лет, девочке — восемь. Сейчас они в детской вместе со своей гувернанткой, мисс Гарт. Скажем, вы пришли сюда в качестве портнихи — сшить платье для Селины. Именно ее вы хотите увидеть. Может быть, вы сможете снять с нее мерки… Или что-нибудь в этом роде?

Все, что мне могло понадобиться для этого, я, конечно, принесла с собой в маленькой корзиночке, и я кивнула в знак согласия. Когда появилась горничная, мистер Рейд дал ей распоряжение, и я последовала за ней в холл и вверх по второму пролету лестницы на верхний этаж дома.

На этом этаже было так же уныло и мрачно. Может быть, это впечатление создавалось темным деревом отделки и обоями. И снова только одна газовая лампа в виде шара освещала пространство холла. Вокруг было много закрытых дверей. Из-за одной в передней стороне дома я услышала громкие голоса — как будто сердитые или возбужденные. Бойкая молодая горничная искоса взглянула на меня, подняла вверх глаза и постучалась в дверь. По ее виду я поняла, что такое в детской происходило часто.

Женский голос изнутри попросил нас войти, и мы вошли в комнату средних размеров, где в камине ярко и шумно пылал огонь, создавая атмосферу слишком жаркую и душную для мягкой погоды, которая стояла на дворе. Потом мне пришлось узнать, что Торе Гарт всегда было холодно и зябко, даже в очень хорошо натопленной комнате.

Горничная неуклюже присела в легком реверансе, пролепетала, что хозяин прислал меня обмерить мисс Селину, чтобы сшить ей платье, и так быстро ушла, как будто только и ждала того момента, когда сможет исчезнуть. Когда дверь закрылась за ней и я осталась одна с рассерженными обитателями этой жаркой и душной комнаты, я почувствовала, что не могу осуждать ее за это желание. Красный турецкий ковер на полу, казалось, еще больше накалял атмосферу в комнате, загроможденной разнообразной мебелью. Диваны, стулья, столы, шкафчики — все было расставлено так, что невольно создавалось впечатление, будто они, как и обитатели этой комнаты, тоже были в ссоре друг с другом.