Прежде чем решиться на это, один из боевиков, выполняя приказ своего главаря, принялся швырять на крышу сарая гранаты. Кирилл услышал, как одна, затем другая граната ударились о шифер и, грохоча по крыше, скатились вниз. Следом за ними точно так же скатилась с крыши третья граната, а вот четвертая, провалившись в выбитую в шифере дыру, влетела внутрь. Судя по звуку, она упала где-то посредине сарая. Стиснув зубы, Ворон затаил дыхание. Сил на то, чтобы покинуть сарай, у него уже не было.

Четыре раздавшихся друг за другом взрыва слились в один, заглушая хруст пробиваемых осколками досок. Один из осколков чиркнул спецназовца по плечу, вырвав клок его армейского бушлата, другой обжег ногу ниже колена. Но и новую боль, как и боль в груди, можно было терпеть. Проверяя собственные силы, Ворон плотнее обхватил пистолет и потянул на себя ставший невероятно тугим спусковой крючок, выбирая его свободный ход. Пока он еще в состоянии нажать на спуск. Обиднее всего будет, если он не сможет этого сделать, когда бандиты придут его добивать.

Как раз в этот момент в щели между створками входных ворот появился автоматный ствол, а над ним голова одного из боевиков. Вглядываясь в темноту изрешеченного осколками сарая, бандит повел стволом из стороны в сторону. Но Ворон уже поймал на прицел показавшуюся в проеме ворот голову бандита и в следующее мгновение вдавил спуск до отказа. Одновременно с грохотом выстрела голова бандита мотнулась назад, он оступился и, опрокинувшись на спину, остался неподвижно лежать перед воротами.

...Едва Эльхан сунулся в сарай, как оттуда раздался одиночный выстрел, и Эльхан с простреленной головой рухнул на спину. Увидев его залитое кровью лицо с застывшими вытаращенными глазами, Гамид истошно закричал и, направив свой автомат на ворота сарая, открыл беспорядочную стрельбу. Его собственный крик утонул в грохоте автоматной очереди, но уже через несколько секунд Гамид понял, что вновь слышит только собственный голос. Расстреляв последние патроны, автомат внезапно захлебнулся. Осознав это, Гамид почувствовал, как его захлестывает волна страха. Отправляясь за головой русского офицера, он не стал надевать боевую разгрузку, которая на меховой дубленке выглядела нелепо, поэтому в отличие от своих бойцов не имел при себе ни гранат, ни запасного автоматного рожка. Все его оружие составляли теперь уже бесполезный автомат и пистолет в поясной кобуре. Но сражаться с матерым спецназовцем, имея при себе один кургузый «макаров», было равносильно самоубийству. Запасные магазины имелись у Бадыра с Эльханом, но одна мысль, что ему придется обыскивать их трупы на глазах у засевшего в сарае спецназовца, привела Гамида в ужас. Всего одна бутылка с зажигательной смесью могла решить исход схватки. Окажись у него сейчас под рукой пол-литра напалма или хотя бы обычного бензина, и участь укрывшегося в сарае русского была бы решена. Внезапно Гамиду пришла в голову мысль, что и русский может сообразить, что он практически безоружен. Он поспешно вытащил из кобуры пистолет и стал отступать обратно к опушке. Гибель Бадыра и Эльхана требовала отмщения, но Гамид не мог заставить себя приблизиться к воротам сарая.

Откуда-то издалека донесся рокот мощного автомобильного мотора. Услышав его, Гамид поспешно огляделся по сторонам. По проложенной от села к пилораме дороге скользили лучи фар. Машина быстро приближалась. Судя по звуку работающего двигателя, это был тяжелый грузовик или... армейский БТР. Осознав это, Гамид почувствовал облегчение. Никто не в силах противостоять целому отделению армейцев. Значит, в том, что он не добил русского капитана и не отомстил за своих бойцов, нет его вины. Просто так сложились обстоятельства. Найдя оправдание своим действиям, Гамид, ни о чем более не раздумывая, бросился обратно в лес.

...Силы таяли гораздо быстрее, чем бежали секунды. Ставший невероятно тяжелым пистолет клонился к земле, и удерживать его ствол в направлении приоткрытых ворот становилось все тяжелее. Ворона тянуло бросить пистолет, закрыть глаза, привалиться спиной к стене сарая и забыться, но он не позволял себе это сделать. Очевидно, это чувствовал и его противник, потому что, в упор расстреляв сарай из автомата, до сих пор не рискнул показаться в проеме ворот.

Ворон не мог сказать, сколько прошло времени с того момента, как боевик прекратил стрельбу, а сил на то, чтобы взглянуть на часы, уже не осталось. Но вот снаружи, сначала еле слышно, а затем все отчетливее, послышался какой-то нарастающий шум. Звук быстро приближался. И вот уже Ворон узнал в нем шум дизеля армейского БТРа. Бронетранспортер въехал на хоздвор пилорамы и остановился. Сейчас же на его борту вспыхнул осветительный прожектор. Световой луч пробежал по снегу, задержался на мгновение на трупах убитых бандитов и уперся в ворота сарая. После чего снаружи раздался так хорошо знакомый Ворону голос его бывшего командира капитана Овчинникова:

– Ворон, жив?! Отзовись!

Он хотел ответить, но губы предательски задрожали, и он не смог вымолвить ни слова. Но Овчинников каким-то образом почувствовал его присутствие (от радости и волнения Ворон не сообразил, что на его местонахождение указывали оставленные им следы на снегу), и уже через несколько секунд за воротами сарая вновь послышался его голос:

– Ворон! Я иду к тебе! Не стреляй!

С электрическим фонарем в одной руке и с автоматом в другой Овчинников втиснулся в сарай и, отыскав укрывшегося в углу друга, облегченно произнес:

– Живой? Вот и молоток.

Он то терял сознание, то вновь приходил в себя. В очередной раз вынырнув из забытья, Ворон услышал над собой голос Овчинникова:

– Держись. Скоро доедем.

Действительно, где-то совсем рядом раздавался натужный рев двигателя, а тело тряслось и раскачивалось, в то время как перед собой Ворон видел одно ночное небо. Тогда он с трудом повернул голову и увидел рядом с собой Овчинникова, расположившегося на броне БТРа, привычно подогнув под себя ноги. Слева и справа от Антона сидели бойцы из его оперативно-боевой группы.

– Лежи, лежи, – поспешно сказал Овчинников, заметив движение своего друга.

Он подался вперед, и Ворон почувствовал, как друг подкладывает ему под голову рукав расстеленного на броне армейского бушлата. Он понял, что лежит на крыше десантного отсека бронетранспортера, на разложенных на броне бушлатах его товарищей, которые неожиданно пришли ему на выручку. Ворон с благодарностью посмотрел на своего прежнего командира. Но Овчинников, заметив его признательный взгляд, сейчас же возразил:

– Бондарева поблагодаришь. Это он нас к тебе направил, как только пробил номер трубы, с которой тебе Стриж звонил. До твоего Стрижа этой трубой пользовались ближайшие подручные Басаева. Представляешь, у радиоразведчиков не менее десятка радиоперехватов телефонных разговоров, которые вели бандиты с этой трубки. В общем, как только стало понятно, что звонок Стрижа элементарная подстава, Бондарев сразу послал нас к тебе. Я механику: «Жми, что есть мочи!» Хотя сам, чего греха таить, боюсь: опоздаем. А оказалось, ты сам справился. Всех духов уложил! – Овчинников бодро улыбнулся.