Шрифт:
– Ох, шутница! – сказал он с такой знакомой доброй усмешкой и ноткой поощрения в голосе. И дружески провел по поникшей Аллочкиной голове сухой ладонью, растрепав ей прическу.
Он не поверил!
Эта мысль сначала обожгла девушку, а затем подступила к горлу терпкой волной слез – предметы, тени, сам доктор Кирсанов за одну минуту потеряли свои ясные очертания и расплылись, размылись, голоса и звуки тоже заглушались в почти физически ощутимой плотной пелене. Аллочка оказалась как будто под водой. Не было мыслей, раздумий, соображений – ничего, кроме одной обжигающей обиды: он ей не поверил!
В этом состоянии, сама не зная, как она держалась на ногах, Аллочка провела почти весь свой рабочий день. Заполняла больничные карточки, выписывала рецепты, заученным движением вскрывала ампулы и набирала в пластмассовые трубочки шприцев назначенные спокойным голосом доктора Кирсанова лекарства…
Прием уже подходил к концу, и через каких-нибудь полтора часа врачу и медсестре уже предстояло вновь расстаться до завтрашнего утра, которое обещало принести Аллочке хоть какое-то облегчение («С бедой надо переспать!» – говорила мама), как вдруг из этого оцепенения ее вырвал резкий крик!
Кричала женщина, мать сидевшего в зубоврачебном кресле подростка, кричала громко, страшно – и трясла обмякшее тело сына, а он запрокидывался прямо на нее, бледный, с закатившимися глазами и спутанной мокрой челкой, падавшей на прыщавый лоб. Доктор Кирсанов хлопал юношу по щекам, пытался нащупать пульс – и тоже кричал, он кричал на Аллочку, требуя от нее позвать на помощь врачей из соседних кабинетов. Возле кресла с потерявшим сознание подростком стояли еще два пациента – им только что сделали по обезболивающему уколу новокаина, и они дожидались, пока подействует лекарство. Но оба пациента, женщина средних лет и престарелый мужчина, уже тоже почувствовали, что с ними творится что-то ужасное.
…Все, что произошло дальше, вскоре отразили сухие строки судебного приговора. Этот вердикт доктор Кирсанов и медсестра Хлебникова выслушали через три месяца, не глядя друг на друга, поднявшись с одной скамьи подсудимых:
«Стоматолог Кирсанов А.Е. и его ассистент медсестра Хлебникова А.В. вели прием пациентов в стоматологической поликлинике. Как было выяснено в результате следственных действий, медсестра Хлебникова А.В., проявив преступную неосторожность, набирала в шприц вместо новокаина раствор аммиака, который находился в похожем флаконе. Врач же, не удостоверившись, что в шприце находится именно новокаин, сделал пациентам подкожные инъекции ядовитого вещества.
В 15 часов 30 минут один из трех пациентов, которым была сделана инъекция, потерял сознание и в 16 часов 07 минут умер, так и не придя в сознание, от анафилактического шока. Двое других стали жаловаться на резкое жжение в месте укола, а также острую головную боль. Оба пострадавших были доставлены бригадой «Скорой помощи» в стационар. В результате химических ожогов оба они стали инвалидами.
По всему произошедшему областная прокуратура возбудила против Кирсанова А.Е. и Хлебниковой А.В. уголовное дело по обвинению в причинении смерти по неосторожности и тяжкого вреда здоровью.
Суд, изучив все документы, представленные по делу, а также выслушав объяснения сторон, постановляет:
Определить подсудимым наказание в виде лишения свободы: Хлебниковой А.В. – сроком на 4 года, Кирсанову А.Е. – сроком на 2 года условно, а также лишить подсудимых права заниматься врачебной деятельностью».
– Вы сидели в…. У вас есть судимость? – прошептала я, во все глаза глядя на Алку.
Ссутулив поникшие плечи, она все так же сидела напротив меня, но живость, казалось, надолго исчезла из ее глаз: они потемнели от воспоминаний и смотрели поверх меня, на стену напротив.
Женщина горько усмехнулась одним уголком рта.
– Да, – донесся до меня ее глухой голос. – Судимость… Все четыре года – полностью, в Мариинской колонии. В двадцать один год села за решетку, в двадцать шесть вышла… Приехала домой…
– Если вам тяжело, то не вспоминайте дальше!
Это было до крайности непрофессионально, но я просто умирала от жалости к этой поникшей, на глазах постаревшей Алле, какой-то час тому назад очаровывавшей меня своей непосредственностью и обаянием.
Алка разлила из почти опустевшей бутылки остатки жидкости по рюмкам и вновь звякнула своей стопкой о мою. Но теперь в этом жесте не было оживления – одна только тяжелая усталость:
– Выпьем. Давно я не вспоминала все это. Выпьем! Я расскажу, раз уж начала, ты только слушай. В колонии было страшно, но не так, как я себе это представляла. Можно было жить и там – везде можно жить… Страшно было – думать. Двадцать четыре часа в сутки думать! И всегда только одни мысли: что дальше? Вот выйду я на волю, откроют мне ворота – и что? К профессии возврата нет, начинать все сначала… как это возможно без образования? И где? Куда мне пойти? Где ждут молодую девку со справкой о судимости? Работы не найти…
– Ну, работу всегда можно найти, – встряла я робко. – Не слишком денежную, конечно… Но на первое время. А учиться – заочно… Двадцать шесть лет – это же совсем еще ничего…
Алла быстро взглянула мне прямо в глаза – и, несмотря на это стремительное движение, я впервые уловила, что она уже основательно пьяна:
– Сколько тебе лет?
– Ну, двадцать один…
Женщина усмехнулась и отвернулась от меня не без презрения:
– А мне сейчас – тридцать два. Мне лучше знать, когда может быть поздно!
– Ерунду вы говорите!
– Ладно… Слушай дальше.
…Своего любимого тогда, в зале суда, Алка видела в последний раз. Он даже не оглянулся на нее, когда шагнул со скамьи подсудимых – шагнул вперед, к той самой стройной смуглой женщине, и, взяв ее руки, прижал их к своим глазам, а она неловко целовала его в лоб, щеки, в голову – куда придется, они плакали, громко, навзрыд, никого не стесняясь… Алку же, осужденную не условно, а по-настоящему, уже уводили конвоиры. Они поторапливали ее нетерпеливыми голосами, а она все оглядывалась и оглядывалась на тех двоих: они стояли, обнявшись, посреди зала суда, и хлынувшая к выходу людская толпа обтекала их, как река огибает выступившие из воды камни. Доктор Кирсанов так и не посмотрел в сторону своей бывшей коллеги, и больше Алка так никогда и не увидела свою любовь.