А Алка смеялась, запрокидывая голову, обхватив его за плечи, пыталась усадить за стол – он отказался и потребовал, чтобы утром ему дали ответ. Жена вышла вместе с ним, устроив шантажиста на ночь на раскладушке в летней кухне, а когда вошла обратно, на лице ее лежала темная тень. Оно показалось мне страшным, это лицо.

– Что ты намерен предпринять? – спросила она быстро, остановившись прямо передо мной.

– Я?

– Мы не можем допустить, чтобы какой-то хлыщ…

Она не договорила, вновь обвила меня руками, и ее прохладные ладони скользнули вниз, под мою рубашку, к моему лицу прижалась ее шелковая щека, на меня пахнуло легким ароматом ее гладкой кожи – только одна женщина в мире имела такой аромат…

…Я сделал все возможное, чтобы подойти к нему как можно тише – и все-таки он проснулся. «Кто здесь?!» – громко спросил этот Ромуальдис Табунс и резко поднял голову с раскладушки, когда половицы скрипнули под моими шагами.

– Я, я, – прошептал я, приближаясь.

– Что вы… Зачем вы?.. Что вам надо?! – наверно, он плохо видел в темноте и потому неловко шарил вокруг себя руками.

– Попить… попить я зашел, – сказал я первое, что пришло мне в голову.

И бросился на него.

Адвокат оказался еще сильнее, чем можно было предположить, глядя на него, – мы боролись, как два зверя, с хрипением, рыком, он съехал с раскладушки, мы стали кататься по полу… Я мог бы проиграть эту битву, даже очень бы мог – но оказалось, что Алка неслышно вошла следом за мной и одним точным, гибким, кошачьим движением накинула на его шею капроновую веревку.

Он еще долго не умирал, выгибая свое сильное тело и стуча по половицам босыми пятками, одна его рука пыталась просунуться под удавку, а другая до последнего тянулась к моему… к моему горлу. Но вот она дернулась, со стуком упала на пол, и глаз его остекленел… Мы поднялись, оглушенные. Это было настоящее убийство.

– Его надо перетащить в сарай! – прошептала Алка. – Я тебе помогу.

Но я отказался от ее помощи и поволок его сам… По дому и по двору я шел, шатаясь от тяжести его тела. Там, в сарае, Алка раздела его, брезгливо поворачивая это тело своими тонкими, белыми руками, сдернула с него рубашку, кальсоны… Белье снимать не стала – может быть, постеснялась при мне, а возможно, посчитала, что по белью опознать человека не удастся. К снятым вещам она присоединила принесенные из дома франтоватый френч и ботинки убитого нами адвоката. Одежду она скатала в узел (что стоило мне тогда вспомнить о том, другом узле, с одеждой моей матери, который в ночь похищения я забросил в погреб, не заметив, что одна туфля вывалилась и упала на пол сарая! – но я не вспомнил) и бросила рядом с телом.

– Сегодня уже поздно – скоро рассвет. Эти ночь и день пусть он лежит здесь, – сказала она мне, забрасывая тело тряпками и париками, которые извлекла из стоявшего рядом же сундука, – а ночью мы вывезем его.

– Куда? – глупо спросил я. Мне вдруг стало страшно.

Она посмотрела на меня удивленно.

– Туда, – ответила жена с ударением. – Туда же.

Это значило – туда, в известь.

Мы вернулись в дом. Я думал, что не смогу уснуть в эту ночь – но я уснул, провалился сразу же, как только моя голова коснулась подушки. Мне ничего не снилось – совсем ничего… Один раз в эту мутную пучину сна ворвался яростный лай нашей привязанной во дворе собаки, ворвался – и стих…

А проснулся я оттого, что жена с силой трясла меня за плечо:

– Проснись! Проснись, слышишь? Он ушел!

– Кто?.. – я еще ничего не соображал и силился открыть глаза – они не разлеплялись…

– Тот! Этот… адвокат! Которого ты…

Я рванулся на кровати – и залепил ей пощечину. Она отшатнулась, но я уже стоял рядом с ней и зажимал ей рот:

– Что ты орешь, дура?!

В доме стояла абсолютная тишина – было слышно мерное тиканье ходиков.

Жена моя смотрела на меня не мигая – я опять терял самообладание под этим взглядом.

– Как ушел? – прошептал я, убирая руку от ее губ.

– Так! Его нет… там! Он ушел. Очнулся и ушел. Ты не добил его!

– А собака?

– Пес лаял, лаял под утро – но ты не проснулся!

Я сел на кровать – отчаяние охватило меня.

– Что же делать?..

– Послушай, – зашептала Алка, опускаясь на колени рядом с кроватью. – Послушай, может быть, все еще обойдется… Похоже, что он ушел, накинув на себя ту хламиду – помнишь, она лежала на сундуке. Но френч и обувь на нем – те самые, которые я бросила рядом с телом.

– Ну и что?

– А то, что там, в кармане – виски и шоколад… Они отравлены.

Жена смотрела на меня снизу вверх и успокаивающе гладила по руке.

– Как только он захочет съесть конфету…

– А если не захочет?

– Тогда… – она потерлась гладкой щекой о мою руку. – Тогда нам надо найти его, другого выхода нет. Я не думаю, что он пошел выдавать нас – иначе милиция была бы уже здесь. Нет, он будет продолжать шантаж. Вот только цена возрастет.

– Что же делать? – повторил я.

– Я тебе скажу, – тонкие пальцы, скользившие по моей руке, медленно подбирались выше, к предплечью. – Прежде всего наведаться в газету… может быть, он уже сумел побывать там? Ведь в статье обещалось, что расследование будет продолжено! А потом… надо будет убрать свидетельницу… ту, что видела нас в морге… санитарку. Если она еще жива – потому что я тоже угостила ее конфетами, и она взяла коробку… Но теперь мы не можем ждать, она должна умереть немедленно. У нас просто нет другого выхода!

– Ты!!! – Я взял ее голову в ладони и сжал так, что черты ее лица исказились. Но гнев мой отчего-то почти сразу прошел. – Я больше не буду никого убивать, – вымолвил я устало.