Не слыша людских голосов и нигде не находя Лу Наня, начальник уезда не знал, как ему быть. Подумав немного, он направился наугад вглубь сада.

«Может быть, он пошел меня встречать по другой дорожке, и мы разминулись», — подумал про себя Ван Цэнь.

Люди Ван Цэня тоже бродили по саду, разыскивая поэта. Наконец Ван Цэнь дошел до большого павильона. Его взору предстали сотни хризантем, на цветах, словно мерцающие звезды, блистала роса; тысячи веточек тамариска переплетались между собой, поблескивая в вечернем тумане. Апельсины, теснясь и придавливая друг друга, отливая золотом, свисали с деревьев. Сотни и тысячи розовых и тёмнокрасных лотосов росли в пруду у берега. Различные краски — то яркие и густые, то бледные и светлые, где светлозеленые, где пунцовокрасные — переливались наверху и внизу. Утки самых различных пород плескались в воде.

«Раз он пригласил меня любоваться хризантемами, наверно ждет меня в этом павильоне», — подумал про себя Ван Цэнь и сошел с паланкина.

Подойдя к павильону, начальник уезда заглянул в него: никаких приготовлений к встрече гостя не было видно; за столом, на почетном месте, кто-то сидя спал и громко храпел. Человек этот был бос, голова его была непокрыта. Кроме него, ни одной живой души нигде не было видно. Слуги, сопровождавшие Ван Цэня, бросились будить спящего:

— Начальник уезда здесь. Что же ты не встаешь!

Присмотревшись к спящему, Ван Цэнь заметил, что одежда его не была похожа на одежду простолюдина, кроме того, рядом с незнакомцем лежали шапка и домашнее платье ученого.

— Не кричите! — приказал начальник уезда. — Посмотрите лучше, кто это такой.

Слуга начальника уезда, обычно приходивший в этот сад с записками от своего хозяина, вгляделся в спящего и сразу признал, в нем Лу Наня.

— Это не кто иной, как сам Лу Нань: он напился и свалился здесь, — объяснил слуга.

Начальник уезда побагровел и в страшной злобе воскликнул:

— Поступить так непочтительно, как эта тварь! Пригласить меня для того, чтобы затем так опозорить.

Ван Цэнь хотел было приказать слугам немедленно вытоптать все цветы и обломать кусты, но, поразмыслив немного, решил, что это не выход. Разъяренный, он поспешил сесть в паланкин.

— Домой! — приказал он носильщикам.

Носильщики подняли паланкин и понесли его; когда вся процессия выходила из ворот сада, здесь попрежнему никого не было. Приближался вечер. Впереди паланкина зажгли факелы, освещая дорогу. Слуги, сопровождавшие паланкин, качая головами, шептались друг с другом:

— Где ж это видано, чтобы кандидат на получение чина посмел с таким пренебрежением отнестись к начальнику уезда.

Слова эти донеслись до слуха Ван Цэня и привели его в еще худшее расположение духа.

«Хоть он и высокий талант, — рассуждал про себя начальник уезда, — но все же в какой-то мере он мне подчинен. Сколько раз я просил его притти ко мне, а он отказывался. Тогда я выразил желание сам его навестить и послал ему ценный подарок. Я смело могу сказать о себе, что был к нему весьма снисходителен и проявил должное уважение к его таланту. Как же он посмел поступить так непочтительно, так меня опозорить! Если бы он имел дело не с уездным начальником, а с простым смертным, и то он не должен был бы так поступать».

Нечего говорить о том, что начальник уезда не успокоился и тогда, когда вернулся к себе домой.

Между тем, слуги Лу Наня, попрятавшиеся от начальника уезда, стали теперь со всех сторон сбегаться к павильону, чтобы посмотреть на своего хозяина. Тот продолжал крепко спать. Проснулся он только с наступлением ночи.

— Как только вы заснули, — сообщил ему один из слуг, — приехал начальник уезда. Увидев, что вы спите, он тут же уехал.

— Ну и что ж тут такого? — сказал поэт.

— Ничтожные ваши слуги боятся, что вам трудно будет потом оправдаться перед начальником уезда. Ведь он впервые приехал к вам, а вы не приняли его, — возразил слуга.

— Надо же было, чтобы все так вышло! — досадовал Лу Нань. — Всыпьте привратнику тридцать палок! Как он посмел ослушаться меня и не закрыть ворота? А этот невежа явился-таки; посмотрите, как он мне тут все запакостил. Пусть садовник завтра с утра принесет воды, вычистит, вымоет и приведет в порядок дорожки, по которым он проходил.

Затем Лу Нань приказал отправиться в ямынь, разыскать слугу начальника уезда, приносившего ему записку от Ван Цэня, и вернуть ему для передачи его хозяину подаренный чек и кувшин хойшаньского вина. Нечего говорить о том, что приказ Лу Наня был тотчас выполнен: один из его слуг пошел в ямынь и снес все, что ему было велено.

Вернемся к начальнику уезда.

Заметив, что Ван Цэнь пришел не в духе, жена спросила его:

— Ты ведь вернулся с пира, почему ж ты такой сердитый?

Выслушав рассказ мужа, она обрушилась на него:

— Ты сам во всем виноват, нечего удивляться его поступку. Ты «отец и мать народа», все должны бояться тебя и уважать. А ты, мало того, что тебя несколько раз подряд унижали, так ты еще сам стал напрашиваться на визит к какому-то простолюдину. Пусть он талантливый человек, но тебе-то до этого какое дело! Может быть, это оскорбление послужит тебе хорошим уроком.