Проговорив это, Света сделала попытку заплакать и свести вечер к обыкновенному скандалу, но я не дал ей этого сделать, а вместо этого ласково погладил ее по щеке и, в глубине души чувствуя себя полным дерьмом, сказал:

– Пушенька, ты же знаешь, что люблю я только тебя, а с женой живу, во-первых, из-за ребенка, а во-вторых, – из-за того, что у нас с тобой просто нет сейчас возможности жить вместе. Не на что купить квартиру. И я как раз и еду для того, чтобы она появилась. И, естественно, я еду туда один. Я еду работать, а отдыхать мне без тебя было бы не в радость.

Не знаю – это отличие любовницы от жены, которая поскорее сама хочет стать женою, или, во что мне изо всех сил не хочется верить, банальный меркантилизм, но, как только Света услышала мои объяснения, в ее глазах вспыхнула постоянно тлеющая искра надежды. Она перебралась ко мне поближе, обняла меня за шею, приблизила свое лицо к моему и тихо спросила:

– А ты хочешь, чтобы у нас был малыш? Наш маленький бельчонок? Ты хочешь этого?

И я, совершенно искренне, но продолжая также отдаленно чувствовать себя неверным мужем и подлецом, ответил, утвердительно кивнув головой и прикрыв на мгновение глаза.

– Поезжай, – милостиво разрешила Света. – Я буду молиться, чтобы ты вернулся живой и здоровый. Наша любовь: моя и маленького, не рожденного пока солнышка, которое живет где-то далеко отсюда, но очень хочет появиться именно у нас, будет хранить тебя.

– Спасибо. Я постараюсь. На самом деле ничего страшного в этой поездке нет.

И я насочинял ей примерно то же, что и Лере, особенно не утруждая себя выдумыванием новой лжи.

В ночь перед отлетом я почти не спал. Лежал с открытыми глазами и обдумывал детали предстоящей операции, которую я почему-то назвал про себя «Карлсон и жулики». Возникало несколько вопросов, из которых самым главным был: где взять оружие? Ведь это не Молдавия и рядом нет Приднестровья с целым меню различных гремучих железяк на выбор. Подумав, я решил для себя следующее: «Если в городе есть кто-то, кто открыто носит пистолет, например полицейские или охранники, то существует возможность заполучить в свое распоряжение то, что мне необходимо. Все, что мне понадобится для этого, – умение владеть собой и создание нужной ситуации, а также, в качестве страховочного варианта, небольшой острый нож».

Подумав так, я встал, зажег свет и запихнул в чемодан складные пассатижи-трансформер «Leatherman», в набор которых входил, помимо прочего, отличный и острый, как бритва, ножик с острым концом и длиной лезвия более семи сантиметров. Вполне хватит для серьезного разговора с кем угодно, в том числе и с полицейским, при условии фактора внезапности.

Также я запихнул в чемодан инвалидную клюшку: свидетели, если таковые будут и их будут опрашивать, запомнят прежде всего хромого человека. По этой примете полиция и будет работать первое время, но время будет работать на меня, а не на них. Надо заставить его работать на меня. К сожалению, парика в моем реквизите не оказалось, да и мысль о нем пришла слишком поздно, и я ограничился двумя бейсболками. Полиция будет искать хромого человека в бейсболке и (о, да!) в очках, и я запихал в чемодан очки, купленные когда-то в оптике на Елисейских Полях, исключительно для понта – со стеклами без диоптрий. Они придавали моему не слишком интеллектуальному лицу прямо-таки академический вид, меняя его до неузнаваемости. Я отключился на два часа перед самым рассветом, но проснулся вполне бодрым и даже с чувством легкой и нарастающей эйфории, не осознавая целиком всей тяжести своей задачи. Меня захватила предполетная лихорадка, известная каждому, кто отправляется в дальний и долгий путь.

Неуверенность впервые посетила меня примерно после двух часов полета, в самолете по пути в Мадрид. Неуверенность – плохой спутник в любом начинании. Стоит лишь указать ей в сознании лазейку с игольное ушко, и она через него вольется, стремительно разрушая здоровые клетки надежды, подобно раковой опухоли, поражая метастазами оптимизм и жизнелюбие. Неуверенность – одно из основных орудий дьявола в борьбе за душу человека, и лишь колоссальным внутренним напряжением, лишь путем сбора всех внутренних жизненных сил можно изгнать эту проклятую незваную гостью вон. Неуверенность порождает страх, который сковывает действия, заставляет руки утратить силу и беспомощно опуститься. У меня было такое ощущение, будто я оказался глубоко под водой, коснулся самого дна, оттолкнулся от него и поплыл вверх, но толща воды надо мной слишком велика и до поверхности мне никак не добраться. В самом деле, как только подобная бредовая мысль могла прийти в мою, очевидно, больную голову? Ехать черт знает куда, не зная испанского языка! Не зная даже приблизительно плана города! Не имея ничего из средств, которые позволяют решать проблемы, подобные той, решить которую я вызвался! Имея в качестве вероятного ассистента какого-то коррумпированного Рембо-комитетчика, который наверняка постарается сделать так, чтобы моя роль в этом деле, если оно действительно выгорит, была бы сведена к минимуму.

Стоп! Вот оно! Кажется, нашел! И я физически почувствовал, как зародившийся страх улетучился без остатка, уступив место здравому смыслу. Итак, зачем Андрей настаивал, именно настаивал на том, чтобы этот «сотрудник посольства» помогал мне? Получается, что он тоже в деле? Тогда почему он не действовал раньше? А потому, что он имеет постоянную работу и не хочет в случае чего засветиться и попасть в аргентинскую тюрьму в качестве уголовного преступника, несмотря ни на какие дипломатические статусы. Вот ответ. Он – руководитель. Дирижер, так сказать, или, вернее, – кукловод марионетки, то есть меня. А я всего лишь разменная мелочь, которую насыпают на сдачу в пластиковый стаканчик и ставят возле кассы. Значит ли это, что изначально Андрей включил меня в игру, точно рассчитав, что я сам напрошусь выполнить то, о чем он якобы случайно проговорился? При положительном ответе на любой из вопросов, заданных мною самому себе на высоте десяти тысяч метров, вероятность получения мною денег в Москве, после перевода их из Аргентины, сводилась практически к нулю, как, впрочем, и вероятность того, что мне понадобится обратный билет на самолет. Чем больше я размышлял, тем чаще приходил к выводу о том, что устранить меня было бы очевидным благом для Андрея. Не говоря уже о гребаном посольском шпионе, который, как я думаю, сам вожделел оказаться владельцем пусть не десяти процентов от возвращенной суммы, но, во всяком случае, той, за которую он, вероятно, согласился работать.

От этих тревожных, прямо сказать, раздумий я почему-то успокоился и почувствовал у себя внутри почти безнадежную пустоту. По крайней мере, я понял, что в очередной раз пройти по легкому пути не получится, как не получится и поправить свое материальное положение так, чтобы никогда более не работать. Когда я, опустив голову, шел по длинному коридору, соединяющему самолет со зданием мадридского аэропорта «Barahos», то у меня шевельнулась было предательская мысль о том, что, наверное, продолжать свой полет и через два часа пересаживаться на самолет до Буэнос-Айреса не имеет смысла вообще: не лучше ли переждать эту ночь в аэропорту, помаяться бессонницей, а на следующий день, поменяв дату вылета, улететь обратно, в Москву? Но я смог выдавить из себя неуверенность. Представил, что меня ждут все те же безрадостные дни, тот же двор за окном, тот же промозглый гараж с бутылкой какого-нибудь, все равно какого, пойла. Представил глаза Светы и то, что от этой поездки зависит мое простое человеческое счастье, образование моей дочери и множество прелестей жизни, которые предоставляют человеку деньги. Представил свою давнишнюю мечту: большой дом, столовую с огромным столом, за которым сижу я сам, лет шестидесяти. Этакий дедушка, окруженный тремя, нет, четырьмя детьми и кучей внуков. И я похож на актера Роберта Ретфорда или Шона Коннери: мужественный подтянутый старик с орлиным взором и непременно атлантическим загаром в стиле Ulisse Nardin. А за домом поле для гольфа, где я, в своем подтянуто-загорелом виде, луплю по маленькому шарику клюшкой третий номер. А в гараже, этак вот на полу, вымощенном какими-нибудь красивыми плитами, стоит… стоят… автомобили. Семь, нет, восемь штук. И все мои. И все разноцветные. И все такие, про которые предпочитает рассказывать этот веселый Кудряш из импортной передачи Top Gear: «Ferrari» – номер первый, «Aston Martin» – номер второй, номер третий – «Porshe», четвертый, о боже, нет, это слишком круто. Нет, пусть лучше будет, эээ – «6-Вгаbus», на охоту ездить, причем трехосный, пятый номер – черный, как космос, членовоз – «Mercedes W221», шестой – огромный «Cadillac», как у Элвиса Пресли. Розовый и с белой кожаной обивкой салона. Весь в никеле и с откидной крышей. Блин, круто!!! Седьмой будет – «Corvette», желтый. Да. А восьмой, восьмой… ну не знаю пока, может быть, какой-нибудь совершенно антикварный белый «Хорьх», на котором сперва ездил Герман Геринг, а потом, кажется, маршал Советского Союза Осляковский. О! Да, бэби! Я хочу, хочу всего этого! Хочу сдохнуть под рыдания толпы родственников в возрасте восьмидесяти девяти лет, лежа на кровати размером с шесть бильярдных столов и балдахином из золотых тонких цепочек, к которым подвешены золотые бабочки с алмазными глазами, вот как! А до этого пить жизнь полной чашей: посетить все страны на свете, искупаться во всех морях и океанах и полетать на дельтаплане над альпийскими лугами. И не напрягаться. Ни хрена не делать. Не ходить каждый день на работу, «к без пятнадцати девять, а то начальник на карандаш возьмет». И не надо мне ни власти, ни руководящей должности, ни грузовика с мордоворотами сзади, а надо мне просто свободы и гармонии. Эх… А для достижения свободы и познания гармонии требуется немножко денежков, а без них свобода – это не свобода вовсе, а издевательство над самим этим словом. Бомж, он, вон, тоже свободен. По-своему. Только ему от этого не легче.

И вот поэтому я не имею права отступать. Не могу вернуться потому, что мне некуда возвращаться. У меня в жизни есть цель, и в моих силах достичь ее или хотя бы приблизиться. Какие еще могут быть сомнения? И я, подняв голову, уверенно шагнул на ленту пассажирской дорожки-ускорителя.

В самолете я познакомился с испанкой Клаудией. Двенадцать часов полета до Буэнос-Айреса мы провели рядом, на соседних местах, иногда задавая друг другу вопросы. Она рассказала мне, что из аэропорта лучше всего ехать не в такси, а заказав прямо на выходе так называемый «Remis», автомобиль с водителем, оплатив его в месте заказа. Что ситуация с криминалом в городе нормальная и что Recoleta – район, в котором находится мой отель, – это самый респектабельный район города и лучшие магазины расположены неподалеку, в районе улиц Santa Fe, Cordoba и Florida. Что мистер Доллар давно и прочно завоевал эту страну и чем больше у тебя зеленых бумажек, желательно большего номинала, тем ты более свой на этом празднике жизни. Эти несколько немудреных житейских советов должны были очень помочь мне после посадки. Клаудия настолько хорошо описала мне процесс заказа этого самого «Remis», что я решил подстраховаться и избежать возможного контакта со своим, а я уже не сомневался в этом, будущим палачом–дипломатом.