Шрифт:
В создавшемся положении на правах представителя хозяина всегда доброжелательный Жоржи Песталоцци усиленно пытался найти способ развлечься.
– Его высочество сообщил мне, – сказал Жоржи Песталоцци, с улыбкой указывая на набоба из Чандрапура, – что в районе появились масаи.
Сибил, оказавшись в одиночестве после кофе – Ходдинг вышел из-за стола, чтобы передать радисту послание для Пола Ормонта в Калифорнию – задремала на стуле. За столом оставалось совсем мало народу, и все они собрались на одном конце. Среди них была и Сонни Гварди, а Сибил сторонилась ее после случая на охоте. Ей было плохо слышно, о чем говорили: мысли ее блуждали, а жужжание насекомых за стенками палатки заглушало голоса.
Она зачарованно смотрела на рубиновый круг на дне стакана с вином и вдруг насторожилась.
Сонни Гварди в своей настойчивой манере обращалась к Жоржи Песталоцци.
– Я думаю, ваша позиция несколько буржуазна, – сказала Сонни. – Это, безусловно, прекрасное предложение, по крайней мере оно обладает тем преимуществом, что способно разогнать скуку. Действительно, небольшая рана или две…
– В этой стране не может быть легких ранений, – терпеливо объяснял Песталоцци. – Опасность заражения, моя милая…
– Тогда зачем нам этот тупица врач? – спросила Сонни, с торжествующим видом озирая присутствующих.
Пытаясь догадаться, о чем идет речь, Сибил вспомнила, что они взяли с собой врача из Найроби, но с тех пор его никто не видел. Говорили, что все это время он пролежал пьяный и так ни разу и не выбрался из палатки.
– В самом деле, мелкокалиберная винтовка, заряженная дробью, на дальнем расстоянии не может причинить серьезного вреда, – запальчиво продолжала Сонни. – А тот может быть вооружен, например, тупым копьем.
– Слышала бы это пресса, – начал Песталоцци.
Но его прервал тихий и таинственно-печальный голос Гэвина Хеннесси. Несколько лет тому назад он играл в одном из фильмов белого охотника и теперь откопал для себя эту роль.
– Чепуха, старик, эти люди будут рады немного повеселиться. Им это понравится, особенно если пустить в дело ящик виски и пару банок кофе.
В спор включилось благовоспитанное бормотание набоба из Чандрапура:
– Я тоже не нахожу в этом ничего дурного, Жоржи, поскольку здесь нет попытки убить или нанести сколько-нибудь серьезные увечья.
Песталоцци поднял руки вверх, но этот жест раздражения смягчила его улыбка.
– Простите, вы ставите меня в нелегкое положение. Я выступаю в роли руководителя в отсутствие моего друга. Давайте поговорим об этом завтра утром.
– Поговорим о чем? – наконец спросила Сибил, несколько громче, чем ей того хотелось.
– Сонни Гварди, – вежливо объяснил Песталоцци, – хочет организовать охоту. Один из масаев против одного из нас. У него будет копье, я надеюсь, тупое. А у его противника будет легкое дробовое ружье. Что вы об этом думаете, а?
Сибил вздрогнула и потянулась за сумочкой.
– Я думаю, – сказала она, поднимаясь с места и зная о том, что белое льняное платье прекрасно оттеняет ее загорелые руки и плечи, – эту девку надо запереть до того, как она себя искалечит.
Выйдя из палатки, она сделала несколько шагов в полутьму. На всем протяжении лагеря, около семидесяти пяти ярдов длиной, создавалось впечатление пыльного бульвара. Вдалеке невнятно забормотала птица, другая ответила ей. До Сибил доносилось ворчание генераторов и шум голосов, возобновившийся после потрясения, вызванного ее последней репликой. «Пошли вы все в задницу», – выругалась она про себя. Она пошла за Ходдингом, чтобы сказать ему, что с нее довольно и что она хочет вернуться домой.
Проходя мимо палатки Мэгги Корвин, она заметила там движение, и бывшая королева кинематографа, восхитительная в своем усыпанном цветами платье, громким шепотом окликнула ее:
– Привет. Есть огонек?
Сибил порылась в сумочке.
– Он куда-то засунул мою зажигалку, – сказала Мэгги, указывая легким кивком на Тико Делайе. – Спит, молодая дубина. – Потом она мрачно пошутила: – До тех пор, пока он куда-нибудь не засунет меня.
Сибил нервно засмеялась. Мэгги внимательно посмотрела на нее. Она выпила, но не была пьяна.
– Что случилось? У тебя испуганный вид.
– Я… – Сибил замялась. Каждый раз, когда она видела Мэгги, та вызывала в ней доверие. А она уже давно для себя решила, что доверяться кому бы то ни было – дело в высшей степени рискованное. И все же ее порыв не исчез. Он вывел ее из равновесия. – Боюсь, мне не подходит жизнь на открытом воздухе. Мой маникюр вот-вот пойдет прахом, а от запаха дыма я чувствую себя брошенной всеми.
Мэгги продолжала изучать Сибил сквозь дым от сигареты.
– Я видела тебя в последней картине, – сказала она. – Как актриса, ты лучше, чем я была в твои годы. Чем я когда-либо была. Но ты не звезда. Я не хочу обидеть тебя.