– Ты же клятву Гиппократа давал, – настаивал я, переходя на «ты» по принципам взаимности и равенства рангов.

– С тех пор я успешно принял еще и воинскую присягу. Она отменила все мои предыдущие обязательства, – уточнил дантист, – в том числе, кстати, даже таинство брака.

– У меня баркас на эсминец через полтора часа, – продолжал я. – Если полечишь меня чуток, то я за оставшееся время вполне смогу дорисовать плакат. Тем более что дело-то знакомое.

– Господи! – радостно воскликнул собеседник, – ты услышал мои молитвы. Вот ведь, на корабль в кои-то веки прибыл приличный офицер, а вымпел не поднят и личный состав для встречи не построен. Пойдем скорее же, благодетель! Я облегчу твои страдания. Саша, – представился он, беря меня за руку и увлекая куда-то по коридору.

Мы быстро добрались до его стоматологической отгородки с пугающим спецкреслом в корабельной амбулатории. Саша сделал укол, и я уже почти без болевых ощущений подвергся детальному обследованию. Доктор сверлил, ковырял и вздыхал.

– Да, – сказал он, закончив сложный процесс манипуляций у меня во рту, – тут не все просто. Я тебе в дупло лекарство положил, но пломбу ставить нельзя. Приходи послезавтра. Продолжим лечение.

– Боюсь, что сегодня и снимемся, – сказал я, – послезавтра будем где-то у Сардинии.

– Тогда единственный выход – полоскать. А если болеть будет, то удаление неизбежно. Кто у вас на пароходе медициной заправляет?

Я назвал Васину фамилию.

– А, этот! – радостно воскликнул лекарь, – этот выдерет. Мы с ним вместе в госпитале стажировались. Привет передавай от меня. От Нади и Светы – тоже. Впрочем, – почесал он затылок, чуть наморщив лоб, – нет. От Светы не надо. Только смотри, не забудь ему напомнить про обезболивание. Он об этом всегда забывает.

***

Вернувшись в кают-компанию, мы быстро и дружно начали заполнять буквы плаката красителем.

– Кто это такую песню придумал написать? – спросил я Сашу, с радостью ощущая облегчение от стихания изнурительной боли. – Я, например, уже четвертую боевую службу тащу и твердо знаю, что в дальних походах ничего стоять не должно. Это чревато. Вот, например, наш замполит вещает кратко и доступно: «Зажечься и максимально отдаться!» Применимо к любой ситуации от боевой стрельбы до приема пищи. Сказано – сделано, и никаких вопросов у матросов.

– Девиз такой выдумали, – сказал доктор, – приказано всем принять к исполнению и развесить в видных местах. Говорят, что этот текст в форме откровения снизошел на кого-то из политрабочих двадцать первой бригады. Его тут же вложили в уста отличника Б и ПП на собрании и донесли до верхов. Там милостиво одобрили. Теперь учим слова и рисуем плакаты. Вернешься на эсминец, там уже, небось, и тебя задание ждет по изготовлению наглядной агитации, – хихикнул Саша.

– Типун тебе на язык, – расстроился я.

Свою художественную работу мы закончили быстрее, чем ожидалось, и вышли на верхнюю палубу.

– Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании! – прозвучало по громкой связи. Я поежился.

– Это наш сверхсрочник-трехгодичник Мищенко протестует против того, что его на дежурство запрягли, – прокомментировал медик, – утверждает, что офицер начинается с третьего ранга, а остальные – лейтенанты: от мамлея до каплея. [22]

– Так выдерут его за эти перлы.

– Не. На него уже приказ есть об увольнении в запас. Ждем оказию в базу.

Благодаря доктору и его давнему знакомству с местным баталером мне удалось разжиться банкой растворимого кофе и упаковкой дешевых сигарет в корабельной лавке крейсера. Учитывая запрет на хождение натуральных денег, мой мятый червонец перемещался из кармана в кассу с особой осторожностью и скрытностью.

***

Купленные на крейсере сигареты «Памир» оказались с изъяном. В них нашли пристанище какие-то мелкие, почти невидимые жучки, понаделавшие в бумаге многочисленные дырочки. Дым шел во все стороны и только изредка попадал по назначению. При этом из отверстий вместе с дымными клубами шустро выскакивали насекомые, пытающиеся скрыться от пыла и жара. Те же твари, которые оказались слишком медлительными и сгорали вместе с набивкой, придавали без того не слишком ароматному куреву неповторимый привкус отчаяния. Курить их было почти невозможно. Тем не менее, и этот табак пользовался спросом по причине отсутствия какой-либо реальной замены. Составом, извлеченным из дырявых цигарок, я, правда, приноровился набивать свою старенькую трубку, но и этот вариант не доставлял особого удовольствия. Тем более что зуб упорно продолжал досаждать мне нытьем и дерганьем.

Первые два дня после визита к стоматологу я терпел нарастающую зубную боль и выполнял предписанные процедуры. За это время наш корабль перебрался в центральную часть Средиземного моря и лег в дрейф, поджидая выхода из Неаполя авианосного соединения америкосов, дабы сесть им на хвост. На третий день полосканий я не выдержал и отправился к нашему капитану медслужбы.

– Вася, сил уже нет терпеть – выдирай! – провыл я с выражением.

– А что стоматолог?

– Лечил, – сказал тихо я. – Его зовут Саша Чернов. Он тебе привет передавал. Сказал, что ты классно зубы дергаешь. Еще и от Нади тоже тебе привет послал.

– Ага! – злорадно произнес Вася, – знаю я этих узких спецов широкого охвата. Поковыряют, пошустрят, а нам, хирургам, потом за них отдувайся. Ликвидируй, понимаешь, последствия их лечебного шаманства.

Я не стал спорить и понимающе кивнул пару раз головой. Зубная боль была невыносимой.

– А от Светы он ничего не передавал? – лукаво прищурился доктор.

– Нет, не припомню.

– Вот! Вот! Я так и знал! Видишь? Что я тебе говорил?

Чувствуя, что эта тема может оказаться долгоиграющей, я схватил его за рукав и призвал к выполнению функциональных медицинских обязанностей. Вася поддался на уговоры, но долго с обидой бухтел о бессердечном к себе отношении.