Мальду скороговоркой выпалил свою речь и суетливо направился к дверям, бормоча что-то по-латыни. Генри, сквозь опушенные ресницы, наблюдал за ним и Людвигом, который загородил доктору выход. Что произошло между ними, Генри не успел заметить, но доктор, как-то съёжился, пошатнулся и медленно повернулся к Генри.

— Никаких опасений ваше состояние у меня не вызывает, а у меня ещё много пациентов, нуждающихся в именно моей помощи. Вами займётся другой доктор. Вы молоды, у вас завидное здоровье. Выздоравливайте, а через пару дней уже сможете вернуться в строй, — Мальду произнёс это каким-то глухим голосом и вышел.

— Я провожу вас, доктор, — громко сказал Людвиг вслед доктору и тихо сказал, обращаясь к Генри, — не могу сказать, что я поддерживаю его пожелание, но чувствую, наша следующая встреча состоится ещё не скоро. Прощайте.

«Так, значит, он не понял, что я смог увидеть его чудовищный замысел. Раз я не умер сейчас, он решил пойти другим путём. Это хорошо, что он ни о чём не догадывается. У меня ещё есть время помешать ему. Надо только придумать план, как среди ночи спасти товарищей от гибели. Надо сказать такое, чтобы не подумали, что я сошёл с ума после болезни. У меня есть два дня составить план спасения таким образом, чтобы не спугнуть Людвига, иначе его злодейство может вылиться в чём-нибудь другом. Может, посоветоваться с Юлианом? Сначала надо подумать самому, что и как, и потом искать совета» подумал Генри и облегчённо вздохнул, приняв, как ему казалось, правильное решение.

Он посмотрел в окно. Судя по сумраку, скорее темноте, приблизительно догадался который час. «Интересно, какое сегодня число?» подумал он и занялся подсчётами. В палату вошла монахиня, женщина лет пятидесяти и принесла ему поесть.

— Здравствуйте, Яровский, слава богу, вы очнулись. Это было так странно, вы выглядели очень неважно, вроде жив, а вроде нет. Госпожа Виола столько слёз пролила у вашей постели, бедняжка, так похудела за это время, просто кожа да кости. Она абсолютно не заботилась о том, что скажут про неё люди. Бедная, бедная девушка, — тихонько причитала сиделка, помогая Генри сделать несколько глотков тёплого бульона.

— Скажите, который час и какое сегодня число?

— Сейчас четверть двенадцатого, апрель, 30. Вы 126 дней были на грани жизни и смерти, мы все так переживали за вас, — улыбнулась женщина.

«Что это? Почему мне стало так тревожно? Она сказала 30 апреля? Это число резануло мне слух. Что с ним связано, ни как не могу уловить нить?» думал Генри, мучительно пытаясь что-то вспомнить и вздрогнул от раската грома.

— Ну вот, и первая весенняя гроза, — сиделка поднялась, чтобы прикрыть распахнувшееся от порыва ветра окно, — боже праведный! Сейчас начнётся ливень, смотрите, какие страшные молнии!

Генри приподнялся на кровати и посмотрел в окно. И тут его мозг пронзила чудовищная догадка. «Боже мой, в ночь с 30 на 1 шабаш ведьм! Вальпургиева ночь! Как я мог забыть, ведь Юлиан говорил мне об этом! Сегодня в полночь до рассвета, силы зла обретут огромную мощь! Значит, этот пожар случится именно сегодня! Господи, я чуть не опоздал! Как вовремя пришла эта монахиня, может она и есть ангел добра?».

Генри оглянулся, но женщины нигде не было. Он, испытывая невероятное напряжение, буквально сполз с кровати и, не чувствуя своего тела, только неимоверным усилием воли передвигая ноги, двинулся к дверям. Створки, словно чугунные плиты, не хотели поддаваться его ослабевшим рукам. Сжав кулаки, сначала тихо, потом всё сильнее, он стал стучать и, набрав полные лёгкие воздуха так, что в животе закололо, закружилась голова, выдавил из себя крик, больше похожий на стон:

— Доктор, помогите, — и провалился в беспамятство.

Но это была не темнота. Перед глазами встало лицо генерала Валевского, начальника их Академии, в том возрасте, когда он был лет на десять моложе, чем сейчас. Генри увидел его, шарящим в большом письменном столе, находящемся в каком-то казённом кабинете. Воровато озираясь по сторонам, Валевский достал из стола какие-то бумаги и, торопливо спрятав их за пазухой, выскочил из кабинета. Он промчался по аллее и нырнул в маленькое строение в глубине сада. Потом видение сменилось следующим сюжетом. За длинным столом сидело 18 человек в генеральских погонах, а перед столом стоял военный в чине полковника, вытянувшийся во фрунт. Его лоб был покрыт испариной, подбородок и вытянутые по швам руки дрожали. А за дверями этого кабинета, в котором, по всей вероятности, проходило заседание военного трибунала, довольно потирая руки, стоял Валевский.

Генри, приходя в себя, почувствовал сильные удары по щекам. Он открыл глаза и увидел доктора Мальду, склонившегося над ним.

— Боже мой, что же вы делаете, юноша?! Немедленно в кровать, — кряхтел доктор, пытаясь приподнять Генри.

— Доктор, который час? — и услышав ответ, что сейчас шестнадцать минут по полуночи, прошептал, — я настаиваю, позовите немедленно генерала Валевского, это вопрос жизни и смерти.

Доктор, недоумевая, отдал распоряжение подбежавшему дежурному офицеру, чудом оказавшемуся в столь поздний час в лазарете и тот, придерживая форменную фуражку, бросился по коридору к выходу.

Когда заспанный, с помятым лицом Валевский, чертыхаясь и зевая, пришёл в палату Генри, тот уже полулежал на кровати, опираясь на подушку. Мальду проверял его пульс, держа за запястье.

— Что вы себе позволяете, Яровский? Будить меня посреди ночи?! Что за бестактность? — гневно вопрошал Валевский. — Доктор, прошу вас, оставьте нас с генералом наедине, — тихо попросил Генри.

— Пять минут, не больше, вам нужно отдыхать, юноша, — Мальду вышел, качая седой головой.

— Господин генерал, я кое-что знаю о вас, что может разрушить вашу карьеру. Десять лет назад вы украли очень важные документы и спрятали их в старой оранжерее в конце сада, я нашёл их и перепрятал в другое место, — слукавил Генри, — у меня есть свидетель вашего неблаговидного поступка, от которого пострадал невиновный. Его разжаловали, а вы заняли его место и стали начальником Академии. Мой свидетель молчал столько лет, потому что вы запугали его, но теперь он готов говорить и смею вас уверить, это крах всему, чего вы добились за это время и что вам так дорого нынче.