— Леонид Николаевич, — произнесла я негромко, вслушиваясь в свой голос. — Лёня.

Как же обидно называть этим именем горбатого урода, хотя, надо признаться, к нему оно подходит больше, чем к моему сотруднику, который не был уродом, но зато был непревзойдённым дураком.

Я подошла к чайнику и, пока заваривался чай, хотела откусить крошечный кусочек пирожного. Я уже поднесла его ко рту, то тут зазвонил телефон, и мне пришлось положить пирожное обратно на тарелку и бежать к аппарату.

— Да?

— Ирина? — спросил Дружинин.

У нас с Ирой совершенно разные голоса, и до сих пор никто не догадался нас спутать.

— Её нет дома, — сказала я. — Что ей передать, Леонид?

Честно говоря, первым моим порывом было бросить трубку, ответив, что моей подруги нет дома, но потом я резко изменила своё намерение и решила дать понять, что узнала горбуна, ну, а он пусть выкручивается, как хочет.

— Добрый вечер, Жанна, — помолчав, сказал Дружинин. — Я хотел узнать, нет ли новостей.

Внезапно у меня переменилось настроение, и мне захотелось быть с ним поласковее, чтобы стереть у него неприятный осадок после вчерашнего дня. Как бы глупо ни вёл себя горбун, но мне и самой надо быть добрее, а то я начала подходить к нему со своей точки зрения, то есть человека не очень красивого, но без бросающихся в глаза недостатков. Будь у меня горб, может, я воспринимала бы жизнь в самом чёрном цвете и имела бы подозрительный, злобный, сварливый характер, несравнимый с характером Дружинина.

— Мне самой хотелось вам позвонить, Леонид, — призналась я. — С тем же вопросом.

Дружинин, кажется, был озадачен моим любезным тоном.

— Вы мне не звонили только что? — спросил он.

— Нет, — решительно ответила я. — Только собиралась. Сегодня или завтра. Может, послезавтра. Кстати, утром приходил полицейский, но ничего нового не сказал. По-моему, он никогда не расследует это дело.

— Ну конечно, он ведь не Знаменский.

— И не Томин. Теперь я убедилась, что детективами вы, действительно, не интересуетесь. А как ваша работа?

— Стоит. Ждёт послезавтра. Значит, вы сейчас одна?

— Как перст.

— Ирина скоро вернётся?

Я представила стандартные вопросы, которые повлечёт за собой мой правдивый ответ, и решила пойти на невинный обман.

— Скоро. Где-нибудь через час или около того.

— Что вы сейчас читаете? — поинтересовался горбун. — Островского?

По-видимому, горбун не воспринимал меня иначе, чем оторванную от жизни нервную барышню с книгой в руках.

— Сейчас я ничего не читаю, — ответила я. — Я придумываю устройство зажима к нагревательному элементу в электроплитке.

Последовавшая затем длительная беседа велась исключительно о замечательной электроплитке с диаметром конфорки сто миллиметров и нагревательным элементом мощностью, недостаточной даже для того, чтобы довести до кипения пол-литра воды. Мы с горбуном сошлись во мнении, что такая плитка не нужна вообще и пользоваться спросом она не будет, но разошлись во взглядах на моё отношение к этой бессмысленной работе, причём я высказывала совершенно трезвый взгляд на вещи, а он руководствовался буржуазными принципами, всё ещё чуждыми нашему обществу.

— Как же я могу отказаться делать эту работу, если мне выдано задание, подписанное моим начальником? — вопрошала я. — За что же я буду получать зарплату?

— Объясните ему, что это нелепость, — посоветовал горбун, близко к сердцу принявший идиотскую идею, которой было одержимо наше начальство и которая в нашем секторе служила поводом для веселья.

— Мне уже три раза удавалось его убедить, — гордо ответила я, — но он так же легко переубеждается заказчиком плитки.

— А вы откажитесь её делать.

— Не могу, у нас безработица. Кроме того, уже отпечатали паспорт на это уродство, так что недалёк тот день, когда мой монстр выйдёт на мировой рынок.

— Если этот ужас неизбежен, то стоит ли заниматься им в отпуске? — осведомился горбун.

Пока мы обсуждали нелепую плитку, в моей голове сама собой стала прорабатываться конструкция зажима. А взлёт вдохновения меняет отношение даже к монстрам, вызываемым к жизни потугами начинающих советских предпринимателей, взращенных системой ВПК.