— Ублюдки, мы знаем, что вы заодно с епископом!

Кто-то начинает толкаться. Наносятся первые удары — в воздухе мелькают палки. Редекер по-прежнему в одиночестве. Его противников трое, все прекрасно сложены. Но они не представляют, с кем связались. Самый жирный метит ему кулаком в лицо, Редекер нагибается, удар скользит по уху, Редекер отскакивает и направляет кулак противнику между ног: лютеранин сгибается пополам — яйца у горла. Затем удар ногой в нос, а двое других уже крепко держат Редекера, который брыкается, как бешеный мул. Жирный бьет его в живот. Я не даю толстяку времени, чтобы повторить маневр: удар двумя руками по шее. Когда он оборачивается, я обрушиваю град ударов ему в нос. Он валится на свой зад. Я разворачиваюсь, Редекер освободился от объятий двух других. Спиной к спине мы защищаемся от нападения.

— Кому пришла в голову история о трех тысячах рыцарей?

Он плюет во врага, пихая меня локтем:

— Кто тебе сказал, что это рыцари?

Я едва сдерживаю взрыв смеха, пока мы расправляемся каждый со своим противником. Но драка уже стала всеобщей, и нас сметают. Из-за собора появляется отряд — человек пятьдесят ткачей из прихода Святого Эгидия, поднятых проповедью Ротманна. Лютеране моментально оказываются на противоположной стороне площади.

Редекер, еще больший сукин сын, чем обычно, смотрит на меня с издевательской усмешкой:

— Все же это лучше, чем кавалерия!

— Согласен, но что нам теперь делать?

С рыночной площади звучат колокола собора Святого Ламберта. Как призыв.

— В собор Святого Ламберта, в собор Святого Ламберта!

Мы бежим к рыночной площади и заполняем скамьи под недоуменными взглядами торговцев.

— Епископ вот-вот войдет в город!

— Три тысячи наемников!

— Бургомистр и лютеране в сговоре с фон Вальдеком!

В рядах между лотков самые обычные инструменты и орудия труда становятся оружием. Молоты, топоры, пращи, заступы, лопаты, ножи. В мгновение ока сами лотки превращаются в баррикады, блокирующие подходы к площади. Кто-то вытащил из Святого Ламберта скамейки, чтобы укрепить импровизированные стены.

Редекер в замешательстве хватает меня:

— Эти, из прихода Святого Эгидия, принесли десять арбалетов, пять аркебуз и два бочонка пороха. Я иду поговорить с оружейником Веселем, посмотрим, что еще можно сделать.

— Я — к Ротманну, надо привести его сюда.

Мы, не теряя времени, уходим, продираемся сквозь разъяренную толпу горожан.

В доме священника собора Святого Ламберта я нахожу и Книппердоллинга с Киббенброком.

Они, страшно рассерженные, сидят за столом, но, увидев меня, моментально вскакивают на ноги.

— Герт! Какое счастье! Что происходит, черт возьми?

Я смотрю на баптистского проповедника:

— Час назад пришло известие, что фон Вальдек вооружает войско, чтобы двинуться на город. — Оба представителя гильдии ткачей бледнеют. — Не знаю, насколько это верно, слухи, должно быть, постоянно преувеличивались, но, несомненно, это не одна из карнавальных шуток. [38]

Книппердоллинг:

— Но уже звонят в колокола, тащат все на улицы, я сам видел, как опустошили церковь…

— Тильбек опозорился у всех на глазах. Возможно, лютеране заключили договор с фон Вальдеком. Народ разъярен, рабочие-ткачи уже на площади — воздвигают баррикады, Ротманн, они вооружены.

Книппердоллинг стучит ногой по полу:

— Дерьмо! Они что, все сошли с ума?

Ротманн нервно барабанит пальцами по столу: он должен решить, что делать.

— Редекер пошел искать оружие — лютеране могут попытаться выставить нас, чтобы передать город епископу.

Живот раздосадованного Книппердоллинга трясется, как желе.

— Все этот головорез! Только он мог раздуть подобную историю. Но разве ты не говорил ему, что он рискует отправить в задницу все, чего мы добились? Мы идем к открытому вооруженному конфликту…

— Мы уже вступили в него, друг мой. Если вы сейчас же не отправитесь на баррикады, вы останетесь в одиночестве, а народ будет действовать сам по себе. Вы должны вмешаться.

Кажущееся вечным мгновение молчания.

Проповедник пристально смотрит мне в глаза:

— Ты считаешь, что епископ решил нарушить договор?

— С этой проблемой мы разберемся потом. Сначала надо взять ситуацию под контроль.

Ротманн обращается к двоим другим:

— Все произошло гораздо раньше, чем мы себе планировали. Сейчас любое колебание станет фатальным. Идем.

Мы выходим на площадь, там не меньше трехсот мужчин и женщин вопят за баррикадами, инструменты и орудия труда превращаются в копья, палицы, алебарды. Редекер толкает к середине площади тележку, закрытую полотняной завесой. Когда он откидывает ее, на зимнем солнце блестят клинки: там есть и мечи, топоры, да к тому же еще пара аркебуз и пистолет. Оружие быстро распределяется — все хотят иметь в руках хоть что-то для самозащиты.