Дракон обещал. И он сдержит свое обещание. Пусть смотрят…

Девчонка закричала, рванулась, сколько было сил, и цепи жалобно загремели. Дракон, выгнув шею, наклонился к жертве, так близко, что их глаза оказались друг против друга, и девочка осеклась. Ивар почти услышал, как с шипением рождается в глубине драконьей груди смертоносный огонь. Одного даже самого крохотного его язычка довольно, чтобы лишить человека возможности двигаться. И опаленному этим огнем остается только смотреть, смотреть, как, словно жерло вулкана, раскрывается чудовищная пасть… И в следующее мгновение тебя уже нет, — есть только вздох ветра и шепот листвы, и синева ночного неба за стенами храма. И звезды в кружеве тополиных ветвей.

— Не смей! Ты, тварь!.. — Ивар закричал первое, что пришло на ум, слова не имели сейчас никакого значения. Просто он должен был заставить дракона обернуться.

И дракон обернулся. И Ивар увидел, что в синей глубине его глаз больше нет безбрежного спокойствия. Есть злая воля человека, — не зверя! — которого оторвали от очень важного дела ради пустяка.

"…ты можешь убить его, если захочешь".

Хочу ли? И достоин ли этот человечек такой смерти? Дракон решал — неторопливо, раздумчиво: когда за твоими крыльями лежат столетия прожитых дней, глупо спешить. Они тоже могут подождать, все эти зрители. Но человечек не хотел ждать. Сломанный одним ударом о драконью чешую клинок — в пыли ристалища, и человечек с обломком в руке, слабый, столь легко уязвимый… И стилет возле драконьего глаза.

"…Ты можешь убить его, если захочешь". Если сумеешь, хотели они сказать. Лжецы, тайными подступами прознавшие его Истинное Имя! А раз так, дракон не обязан следовать нечестной клятве. Пламени в его груди хватит на всех.

"…Если захочешь". Если дракон захочет, он сможет убить его. И их всех. И горе поднявшим на него сталь и лживое слово!

Со свистом разрезали спертый воздух стальные пластины чешуи, распахнулись черные крылья, и свечи погасли. В немой темноте Ивар услышал звон разбиваемого хороса. Князь еще успел пожалеть это хрустальное чудо — кораблик — единственное, что как-то мирило его с этой Храминой. Мгновение тишины будто растянулось в минуту, а потом звуки нахлынули и оглушили, и он перестал разбирать вопли рванувшейся к дверям толпы, звон и грохот ломаемой церковной утвари и свист драконьих крыльев. А потом алая вспышка пламени осветила храм, и Ивар увидел, как падают обездвиженные люди — те, кто оказался ближе к зверю — и черная тень на мгновение нависает над ними, и в следующее мгновение их уже нет…

Дракон оказался перед Иваром, вблизи, с раздувающимися ноздрями, яростный, замерший с полураскрытыми крыльями. Между зубами проскакивали язычки огня.

— Морвен Англахель, — произнес Ивар непонятно откуда пришедшие слова. Язык не слушался, губы растрескались от жара. — Я прав, Морвен?

Дракониха молчала. Не двигалась, и лишь глаза ее, недобрые, сделавшиеся отчего-то печальными, следили за князем. Ивар вдруг понял, куда же она смотрит, и повыше поднял руку. В неверном свете драконьего пламени Кольцо Магистров на его пальце вспыхнуло кровавой каплей. И — густым багрянцем — отразившее этот свет лезвие стилета в левой руке.

— Морвен Англахель! Заклинаю тебя…

Огненный шквал обрушился на него и сбил с ног. Ивар покатился по ристалищу, чувствуя себя сосновой щепкой в вихре лесного пожара. Ладони наткнулись на что-то острое, Ивар не сразу понял, что это осколки хороса. Во рту сделалось солоно и горько, и в приступе дурноты князь не сразу почувствовал, как драконья лапа подбрасывает его вверх. Боль пришла, лишь когда он упал, впечатавшись лицом в хрустальное крошево, перевернулся и сквозь наплывающую кровавую пелену увидал над собой оскаленную морду.

…смарагд бережет воина от дурного глаза, чародейства, предательских клинков и драконьего огня. Тяжелая княжеская гривна, небрежно брошенная поверх так и не разобранных бумаг на секретере…

Дракон вздохнул.

Тонкая струйка прозрачного огня лизнула висок лежащего.

Глава 6.

1492, 15 мая. Настанг

Уже светало, когда Рошаль, наконец, смог добиться позволения пройти в монастырь. Ему пришлось сослаться на свой чин и якобы существующее распоряжение принципала об осмотре места ночного происшествия. Рошалю повезло: центурион оцепления оказался доверчив, к тому же, синяя судейская мантия и орденская лента святого Мицара (а также полновесный кошель) сделали свое дело. Такому почтенному дону грешно отказывать, равно же грешно и спрашивать бумаги. Если таковых и не существует, от осмотра собора великой беды не произойдет. Пепелище в каменных стенах, мертвый князь Кястутис. Мертвые сраму не имут, власти не хают. Пусть осмотрит.

Примерно то же самое думал и выставленный у дверей собора внушительного вида монах. У него, правда, все-таки достало наглости потребовать документы. Рошаль послушно полез за пазуху, одарив при этом служку соответственным взглядом. Монах смешался и уже безо всяких препон освободил вход.

Под ногами хрустело битое стекло вперемешку с закопченной штукатуркой. Помост местами уцелел, к нему была приставлена лестница.

Рошаль остановился на пороге. Святой Юрий смотрел на него с обожженной фрески ясными глазами. Зелеными, как листва за стенами этого пепелища.

Канцлер ощутил, как его начинает трясти мелкая дрожь. Здесь некому было уцелеть. Он видел все до самого конца, видел, как упал Ивар и как коснулось его лица драконье пламя. И даже если эта тварь не убила его, святые отцы наверняка с успехом довершили начатое. Рошаль пришел сюда не затем, чтобы искать живых. Он пришел, чтобы увидеть мертвых.

И не увидел никого.

Служки, как видно, уже успели убрать трупы. Что ему теперь делать? Идти в Канцелярию Синедриона? Но Ивар не оставил письменных волеизъявлений, из коих бы следовало, что Рошаль — его душеприказчик. Ну а постороннему человеку, в общем-то, все равно, как выглядит покойный князь Кястутис… и действительно ли он умер.