Он протянул руку, и я взяла ее, приседая в реверансе, не сообразив, что он наклонился вперед и чуть обнял меня, чтобы поцеловать в щеку. Когда я выпрямилась, то слегка ударила его головой по лицу.

– Ах, простите! – закричала я и покраснела от неловкости, поправляя шляпу. Он возбужденно хохотнул и сказал:

– Полностью по моей вине, – и обратился к доктору Колби: – Разрешите, я познакомлю вас с моей семьей?

Я видела трех женщин в летних платьях, как в тумане. Две были молодыми, а третья, старшая, была, вероятно, женой мистера Грешема. Я была так расстроена своей неловкостью, что все расплывалось и путалось у меня перед глазами. Я боялась подать руку и сделать реверанс из страха допустить еще один промах. Я тут же забыла, как зовут обеих девушек, а единственное приветствие, которое мне удалось вспомнить, было по-китайски.

Миссис Грешем и ее дочери были представлены взволнованному существу с красным лицом, смотревшему на них остекленевшими глазами, пробормотавшему несколько непонятных слов и впавшему в полуобморочное состояние. Лицо мое превратилось в неподвижную маску, и я чувствовала, что на нем было такое выражение, которое миссис Феншоу назвала бы мрачным. Мистер Грешем не переставал смеяться и говорить в безуспешной попытке помочь мне почувствовать себя раскованней. Но я настолько онемела от растущего чувства стыда, что, даже когда кто-то меня о чем-то спросил, я не смогла понять смысла сказанного и уныло уставилась на него. Прошла целая вечность, пока доктор и миссис Колби, наконец, распрощались с нами. Спустя десять минут мы были на судне, уносящем нас вверх по Темзе.

– Кратчайший путь к Чаринг-Кросс, – сказал мистер Грешем, поигрывая тростью и вертя головой, – в наши дни с транспортом ужасно много проблем.

Маловероятно, но я решила, что мистер Грешем почему-то нервничает из-за меня. Лишь позже я поняла, что это его обычная манера. Он был человеком импульсивным и легко возбудимым, очень непохожим на тех немногих англичан, которых мне приходилось прежде видеть. У него была необычная механическая улыбка, которую он отключал, как электрический свет. Когда мистер Грешем улыбался, взгляд его становился остекленевшим.

Шум мотора мешал разговаривать, что меня устраивало. Я смотрела по сторонам, делая вид, что мне интересно разглядывать незнакомые места. На самом деле я мало что понимала. Единственный вывод, который я сделала, это – что Лондон большой город, потому что нам понадобилось какое-то время, чтобы добраться до Чаринг-Кросс. Затем мы проехали не более двух сотен ярдов в экипаже и остановились перед зданием вокзала. На улицах было полно людей, спешащих по своим делам. Я никогда раньше не видела столько чужаков в одном городе. Носильщик взял мой чемодан, мы сели в поезд, а мистер Грешем отправился покупать газету. В нашем купе больше никого не было. Когда мы устроились, я подумала: «Насколько красивее этот поезд по сравнению с тем, в котором мы ехали в Тяньцзинь!» Это навело меня еще на одну мысль. На мне было лучшее из трех моих платьев, но теперь я видела, насколько плохо одета по сравнению с дочерьми мистера Грешема: у них были красивые платья из тяжелого шелка и очаровательные шляпки, украшенные большими разноцветными перьями. Я никогда не придавала большого значения одежде, но сейчас вдруг почувствовала свою серость, и внутренне еще больше съежилась.

В купе было тихо. Обе девушки о чем-то шептались. Я догадывалась, что они шепчутся обо мне. Я пыталась найти предлог, чтобы что-то сказать и разрушить тот панцирь, в котором оказалась, но в голову ничего не приходило. Я сидела, опустив голову, и украдкой разглядывала своих спутниц. Миссис Грешем обмахивалась веером. У нее были красивые волосы цвета сандалового дерева, спрятанные под шляпкой, ленты которой завязывались под подбородком. Она была пухлой женщиной с голубыми глазами и нежным розовым цветом лица. Миссис Грешем на мгновение закрыла глаза и вздохнула, покачав головой, как будто ей пришлось столкнуться с задачей, решить которую она не могла. Я поняла, что я и есть эта самая задача. Когда я подумала о том, какое впечатление на них произвела, то решила, что едва ли могу упрекнуть ее за то, что она переживает.

Я могла наблюдать за девушками по их отражению в окне. Теперь я видела, что одной – около восемнадцати, а другая – на несколько лет младше. Старшая девушка была маленькая и пухлая, как мать. Младшая, почти одного роста с сестрой, была больше похожа на мистера Грешема. Они шептались, хихикали и время от времени поглядывали на меня. Я уже была почти согласна снова оказаться в Ченгфу.

Миссис Грешем, наконец, пришла в себя и резко сказала:

– Немедленно прекратите шептаться, вы обе! Эмили, не следует подавать дурной пример Аманде, она и так не умеет себя вести. Сядьте прямо и поговорите с Люси, будьте хорошими девочками.

Они беспомощно переглянулись, и старшая, Эмили, сказала:

– Папа водил нас в оперу на комедию. Там было все про Китай. Опера мистера Гилберта и мистера Салливана. Называется «Микадо», это что-то вроде их короля. Ты когда-нибудь видела его? Я имею в виду настоящего микадо?

Я отрицательно покачала головой. Я даже не слышала о таком.

Аманда сказала сестре:

– Это не Китай, а Япония, дура. Микадо – король Японии.

– Не надо так грубо разговаривать с сестрой, дорогая, – сказала миссис Гершем, помахивая веером – В конце концов, Китай и Япония – почти одно и то же, я уверена.

– Извини, мама, я очень сожалею, – ответила Аманда таким тоном, что стало ясно, что она ни о чем не сожалеет. Она обратилась ко мне: – А кого ты сама видела в Китае, Люси?

Мне удалось снова обрести дар речи, и я прошептала:

– Просто людей. Китайцев. Однажды я видела мандарина Хуанг Кунга. Он очень важный человек.

– Вот! Видишь? – с надеждой сказала миссис Грешем. – Люси видела мандарина. Разве не интересно?

– В «Микадо» был верховный палач, – сказала Эмили. – А ты когда-нибудь видела палача?