Я уселся за стол, не сводя взгляда с бумаг. Это был тот материал, с которым мне предстояло работать. Я невольно задался вопросом: как я здесь оказался, как попал в эту комнату, называвшуюся Берлога, какая ошибка молодости привела меня к этому скопищу желтоватой бумаги?

— Я не рассказывал вам историю этой новеллы? Омеро Брокка симпатизировал одной экстремистской организации, но потом его обвинили в том, что он — двойной агент. В это время он написал рассказ, который опубликовали в партийном журнале. Но еще до его публикации главный редактор журнала внес в текст изменения, чтобы с их помощью передать секретное сообщение своим агентам. Это была первая трансформация. Спустя месяцы уже многие политические группировки использовали рассказ для передачи своих сообщений. Со временем число фальсифицированных версий множилось, пока от первоначального текста не осталось и следа. То, что когда-то считалось оригиналом, сегодня — в свете последних исследований — превратилось в апокрифический текст. Предупреждаю вас сразу, что хронология ни о чем не говорит, потому что, я думаю, Брокка, спустя несколько лет после первой публикации, вновь издал оригинал рассказа, представив его как еще одну версию. Некоторые варианты, которые похожи на фальсифицированные публикации, на самом деле представляют собой возвращение к оригиналу. Мы с вами должны воссоздать по существующим версиям текст утерянного оригинала.

Я спросил его, как он собрал все эти материалы.

— Я собирал их в течение многих лет. Какие-то версии были в литературных журналах, какие-то — в политических памфлетах, ходивших по университету. Мой брат, он был врачом-психиатром, очень мне помог. В течение нескольких десятилетий он работал в медицинском центре, специализирующемся на лечении душевных расстройств. Многие пациенты поступали к нему с бумагами, пришитыми или прикрепленными булавками к одежде. Мой брат играл с ними в игры, которые заключались в том, чтобы переписать рассказ. Задавайте вопросы, если что непонятно. Мы должны сдать законченную работу в сентябре.

— Времени очень мало. Если бы у нас был компьютер… Существуют специальные лингвистические программы, которые отслеживают особенности стиля…

— Но компьютера у нас нет. Я хочу, чтобы вы это прочли и классифицировали в соответствии с вашей интуицией. Оставим научные методы бюрократам. Мне нужны результаты в указанный срок. Со своей стороны обещаю, что при публикации ваше имя будет стоять рядом с моим.

Когда мы закончили разговор, Конде вручил мне дубликат ключа от своего кабинета, чтобы я мог хранить там бумаги.

— Я никогда никому не давал ключа от своего кабинета. Сегодня я доверяю ключ вам. Надеюсь, вы меня не подведете.

Я попытался отказаться. Профессор настаивал, полагая, что я отказываюсь из скромности. У меня просто не оставалось другого выхода, как положить ключ в карман. Когда я остался один, я внимательно осмотрел комнату, убедился, что никаких тайников здесь нет, потом уселся за письменный стол и приступил к чтению вариантов новеллы.

Поскольку времени у меня было мало, сперва надо было составить план работы — прежде, чем приступать к чтению всех материалов. Я выбрал один из немногих вариантов рассказа, помеченных датой, и добавил к нему повторяющиеся элементы других. Какие-то версии были достаточно длинные, какие-то состояли из нескольких строчек, часто написанных на обратной стороне почтовых карточек (они напоминали утонченные японские стихи). В течение нескольких следующих дней я, если так можно сказать, не вылезал из бумаг, пытаясь следовать своим сомнительным статистическим выкладкам и ускользающему от меня содержанию вариантов. Порывы к работе то появлялись, то исчезали напрочь, и я частенько впадал в уныние.

Казалось, я вел какую-то тайную жизнь, отражение которой я строил сам, чтобы самоопределиться, — я никому никогда о ней не рассказывал и не написал ни единой строчки. Сказка, которую я для себя придумал, была такой: я — заключенный в одиночной камере, и я занимаюсь важными документами, которые касались всей нации. Ему, этому заключенному, обещали сократить срок наказания, если он выполнит эту работу, но он опасался, что в случае успеха его казнят, потому что секреты, которые он обнаружит в бумагах, будут слишком важными.

Другой мой вымысел — об издателе: есть очень высокое здание, которое используется под книжный склад. На самом верхнем этаже сижу я, издатель; через мой кабинет проходит целая череда писателей, они приносят мне свои работы — на одну или на сто страниц — по теме, которую я предложил им сам, когда-то очень давно. Издатель не принимает других работ, написанных ими по собственной инициативе, однако по «своей» теме он берет все, так как ему нравится думать о себе как о вдохновителе творческого процесса. Издатель, то есть я сам, внимательно изучает все, что ему приносят, он ничего не принимает, но и не отвергает; он говорит писателям, что их работы войдут как отдельные части в большую книгу, которая уже готовится к публикации; но это — только проект книги, которая постоянно меняется, согласно капризам его воображения. Тайный план издателя заключается в том, чтобы превратить все эти страницы в единое повествование, собранное из фрагментов, написанных тысячью разных писателей, и таким образом воплотить одну оригинальную идею, которую он задумал в его далекой юности.

Я работал только тогда, когда на кафедре никого не было; потому что, когда я работал, я всегда закрывал дверь на ключ. Профессор Гранадос заходила на кафедру постоянно, под любыми предлогами, в частности, она интересовалась, как мне понравилась ее книга стихов, или пыталась переманить меня на свою сторону.

Но это была не единственная из моих проблем: одна из стен начала стремительно разрушаться. Я хотел рассказать об этом секретарю кафедры прикладной философии, но на ее двери висела табличка «Закрыто», и мне сказали, что там обвалился потолок. Сама секретарь провела день в больнице, под наблюдением врачей. Обеспокоенный, я отправился на поиски коменданта. Со стеной надо было немедленно что-то делать.

Я смог встретиться с комендантом только через три дня. Я как раз закрывал свою кафедру, когда увидел его в глубине коридора. Он шагал с лицом зомби. Я пошел следом за ним, встревоженный его видом (за последние пару недель он похудел килограммов на десять). Когда мы поднялись на пятый этаж, я потерял его из виду. Здесь, наверху, был совсем другой мир — без шума, без жизни. Абсолютная тишина царила среди этих бумаг, копившихся здесь годами, среди этих узких коридоров, неустойчивых колонн и закрытых проходов. Тогда я впервые открыл для себя, что за кажущимся хаосом бумаг проглядывал некий порядок; я различил — там, дальше, — зигзагообразные стены из папок для бумаг; глубину замкнутого круга, организацию пространства, которую нельзя было даже сравнивать с нижними этажами. Здесь явственно ощущалась рука некоего невидимого Архитектора.