Верней, мы думаем, что поутихло…

Нас уже ждали. Всего трое — Голицын, невысокий человек в гражданском, судя по всему, доктор, и еще один казак, из нижних чинов. Между прочим, это было унижение — значит, никто из равных ему, никто из аристократов не согласился быть секундантом князя Голицына, представителя одного из лучших родов России.

Уже спрыгивая с келека на песок берега, я понял, что Голицын и сейчас пьян.

— О император Нерон, идущие на смерть приветствуют тебя! — насмешливо вскинул он руку вверх в непонятном жесте.

Его секундант подошел к нам.

— Сотник Тимофеев, Кубанское казачье войско.

— Принц Хусейн Хосейни, наследник престола Персидского! — огорошил своим титулом мой секундант.

Наступило секундное замешательство, разорванное высоким, громким голосом того же Голицына:

— Принц принцу завсегда рознь.

— Сударь… — начал Хусейн.

— Оставьте, — отрезал я, — давайте покончим с этим. Доставайте монету. Мой орел.

Сотник бросил монету. Выпал орел…

— Заряжайте, господа. Думаю, господин Голицын не сможет сам зарядить. Для равенства пусть и мой пистолет зарядит мой секундант.

Голицын что-то напевал.

Зарядить пистолеты нынче просто. Вставляешь обойму, досылаешь патрон в патронник, достаешь магазин. Все. Это раньше — порох да пули…

— Условимся, господа, шестьдесят шагов от барьера. С места.

Я пожал плечами:

— Согласен.

Шестьдесят шагов от барьера — по меркам прошлым это было много, когда-то и с десяти шагов стрелялись. Но и оружие нынешнее — не чета тому. С шестидесяти шагов я попаду из хорошего пистолета в любой глаз, на выбор.

— Бросаем?

Второй раз бросил принц Хусейн — и для меня вышло неудачно. Стрелять придется вторым. Правда, придется ли? Голицын хороший стрелок, но когда трезвый. Сейчас же, витая в облаках алкогольного дурмана…

— К барьеру, господа. Правила напоминать имеет смысл?

Голицын смотрел веселым, удивительно трезвым взглядом, если не считать этой самой неуместной и неуемной веселости.

До чего дожили…

Повернувшись друг к другу спиной у брошенной казачьей шинели, стоим — и слышим, как бьется сердце соперника. Я — точно слышу. Мы с Володькой… да лет тридцать уж точно знакомы. Дожили до дуэли…

— Расходимся.

Шаг за шагом — по речному, нетвердому под ногами песку. Кровь свирепо колотится в висках, каждый шаг — будто удар метронома. Пистолет — на согнутой левой руке, поддерживается правой, чтобы не задрожала правая, когда придется стрелять.

Черта… Даже отсюда вижу, как гуляет мушка на пистолете Голицына — он и в самом деле вдребезги пьян. А держится так, потому что привык.

Выстрел гремит, когда я устаю ждать, и пуля берет настолько левее, что это уже не смешно. Даже не чувствую ее смертельный полет, поднятую ею воздушную волну. В дамских романах обычно пишут «волосы шевельнула» или нечто в этом роде.

Оба — и Хусейн, и незнакомый мне сотник — качают головой.

Эх, Володька, Володька…

Отвел назад затвор пистолета — и короткий, толстенький, бочкообразный патрон выскочил мне на ладонь — тяжеленький, блестящий. Подбросил его на ладони, раз, другой — да и закинул со всего размаха в неспешно текущий Тигр. Блюмкнув метрах в двадцати от песчаного берега, патрон ушел на дно. И черт с ним…

— Возвращаемся, ваше высочество…

— Сударь! Я требую удовлетворения! — ударил нам в спину высокий, негодующий голос Голицына.

Не оборачиваясь, я ускорил шаг к ждущему нас плоту — келеку.

— Сударь…

Я обернулся. Слов уже не было — подходящих слов. Хотя нет — были. Простонародные, так разговаривали только нижние чины, но как нельзя лучше подходящие к этой паскудной ситуации.

— Да пошел ты!

05 июня 2002 года

Висленский военный округ, сектор «Ченстохов»

Дорога

Они возвращались в ПВД — очередная «набойка» на склад со спиртом оказалась туфтой. Или не туфтой, просто не успели. Землянка была там, где и показал на карте осведомитель, и следы свежие — тоже там были. А вот результата не было — ни спирта, ни стволов.

Бывает, конечно, всякое, и в работе разведчика большая часть — это ожидание, часто бесплодное, но настроения пустая ходка казакам не прибавила. Хорошо не было с ними «бешеной польки» — осталась в близлежащем селе и даже не попрощалась. Верней, попрощалась, хлопнув дверью.