– Хороший у вас садик, жаль, что не собственный, – заметил Виктор. – Домишко, однако, неказист, не в обиду будь сказано, но если подремонтировать… Я тоже надумал строить загородный дом. Тянет, знаете ли, на природу…

Он потоптался у машины, то снимая, то надевая шапку, наконец высказался без обиняков:

– Ань, возвращайся ко мне. Мне ведь одному ничего не нужно. Я, может, и денег бы столько не заработал, для тебя же старался. – Он повернулся к Матвею: – Ты на меня не серчай. Не хочу у тебя за спиной хитрить, сроду ни от кого не прятался. Поразмыслил сегодня на досуге: вряд ли у вас что-то сложится, так, баловство одно. Объяснять не буду – сам все отлично понимаешь. Я сегодня в офицерском общежитии ночевал. Видел молодые семьи. Веришь ли, наблюдал с завистью: до чего супруги любят друг друга. Разговорился с молодухой. Она ребеночка вынашивает, светится вся. Муж у нее в 3-й эскадрилье, лейтенант.

– Знаю, Паша Козинцев, они недавно поженились, – с какой-то неохотой уточнил Матвей.

– Хорошие ребята, душевные. Жаль, если долго не выдержат.

– Что поделаешь, жизнь – как взлетно-посадочная полоса, сколько ни летай, а приземляться надо, а то, случается, приложишься как следует о бетон, когда совсем не ждешь. Ты особо не ерничай, Витя, сейчас не девяностые годы, армия крепнет, поднимается, с каждым годом лучше становится.

– М-да… Ну, бывай, летчик. Не падай. А ты, Аня, помни о моем предложении. Бракоразводный процесс я притормозил: может, передумаешь еще, кто знает. Ты ведь не торопишься?.. Я так и думал… Нет, если вдруг вы надумаете пожениться, мы все немедленно уладим, можешь не сомневаться… Все, ухожу, ухожу… Прошу вас, Елизавета Михайловна… Давай, Костя, трогай помаленьку.

Елизавета Михайловна уехала без прощальных слов, лишь беглые укоризненные взгляды в сторону Матвея свидетельствовали в защиту зятя.

– Как ты будешь жить один? – спросила Аня, провожая взглядом машину.

Он умел очень внимательно вглядываться в собеседника, точно пытался проникнуть в самые потаенные его мысли. Усмехнулся и, ничего не ответив, пошел к дому.

– Матвей, постой, да погоди ты, нельзя же так! – Аня догнала его и заставила повернуться к себе. – Ты не имеешь права… Ну почему я все должна решать одна?! Почему ты не хочешь уступить? Предположим, я перееду к тебе – чем буду заниматься? Домохозяйкой я быть не могу. Наш брак постепенно выльется в тихую ненависть друг к другу. А я хочу любить тебя вечно! Уедем в Москву, будем жить все вместе – я, ты и мальчики, у нас будет большая квартира, места всем хватит. Разве я прошу тебя бросить авиацию? Нет, но ведь есть идеальный выход. Вот представь на миг, что ты командир огромного авиалайнера. – Аня воодушевилась. – Это не маленький, маневренный самолет, а тяжеленная машина, которая слушается только тебя. Порой я вижу все как наяву, слышу, как ревут реактивные двигатели, самолет замирает и дрожит в напряжении на исполнительном старте, затем мощным рывком устремляется вперед. Ты тянешь штурвал на себя, и серебристая громадина плавно начинает набирать высоту. Я всегда с благоговением наблюдаю в аэропорту, как взлетают воздушные лайнеры. В них есть особенное величие, одушевленная красота сильной и гордой птицы. А какая панорама открывается пилотам из кабины – экзотические страны, величайшие горные хребты, слепящие синью океаны…

Анна ходила перед Матвеем, с увлечением размахивая руками. Он следил за ней с улыбкой, как за ребенком, которому надо позволить выговориться.

– Ты-то откуда знаешь, что видно из кабины? – Матвей перехватил Аню и поцеловал.

– Видела по телевизору, остальное подсказало воображение. А землю с высоты и облака вблизи ты сам мне показывал, лебедь мой белокрылый.

– Странно истребителя сравнивать с лебедем. Логичнее было бы назвать коршуном, ястребом, беркутом…

– Чужих – да, но не своих, родных. У нас «Стрижи», «Русские витязи», «Небесные гусары» – названия поэтические.

– А вот и не угадала, есть «Беркуты» – вертолетная группа.

– Хорошо, сдаюсь. Тебе лучше знать. Я скоро уеду, а ты думай над тем, что я сказала. Не говори сразу «нет». – Она приложила пальцы к его губам. – Будь осторожен, береги себя и помни не только о Сереже, но и обо мне.

– Как бы не так, я не мазохист.

– Хочешь вычеркнуть меня из памяти?

– И не утопист…

– Могу дать тебе исчерпывающую характеристику: ты упертый вояка и крылатый сорвиголова – так устраивает?

– Тоже вполне поэтично. Как это у вас, женщин, все складно выходит?

– В вас, военных летчиках, есть необычное сочетание поэзии и жесткости. Достаточно было послушать вчера Нагатина. Мне трудно понять психологию военного. – Она заколебалась, бросая на него несмелые взгляды. – А что, если тебе придется нажать на гашетку не в учебных условиях, а в реальных?

Он медлил с ответом, очевидно подыскивая слова, чтобы ответить помягче.

– Анечка, не буду долго и высокопарно распространяться, пойми одно: юноша, поступающий в военное училище, отлично представляет, на что идет, и поступает он с полным сознанием того, что будет служить, то есть выполнять приказы, воевать, если понадобится, управлять военной техникой и применять ее в настоящем бою. Именно так нас готовит военное училище. Не думаю, чтобы кто-то поступал туда сдуру.

– Матвей, – окликнул Сережа. Он только поднялся с постели, побродил по дому и, не обнаружив ни одной живой души, догадался выглянуть на улицу. Юноша был бледен, под глазами темные круги. Накануне пришел поздно, ни с кем не разговаривал, но Аня, ложась спать, слышала, как он плакал в подушку.

– Иду, иду, зайди в дом, простудишься, – заторопился Матвей.

Аня пошла за ним, но безотчетно оглянулась, как нередко случается со многими – чей-то взгляд или присутствие вдруг заставляет обернуться. Она увидела Татьяну, которая деловито вышагивала по направлению к дому. Аня остановилась, затем повернула Татьяне навстречу, вышла за калитку и встала у незваной гостьи на пути.

– Что-то я в толк не возьму, по какому поводу ты к нам зачастила, – холодно произнесла Аня. – Вчера долгонько засиделась. Ты излишнее рвение не проявляй, как-нибудь без тебя обойдемся.

Татьяна стояла перед ней, приоткрыв рот, сдерживая дыхание после быстрой ходьбы; белый пар слетал с ее полных губ, высокая грудь бурно вздымалась под распахнутой шубкой.

– Ты, может, и обойдешься, – возразила она, дерзко сверкнув глазами, – а Матвею моя забота необходима. Он меня не отвергает, а ты чего не в свое дело суешься?