– Неужели только Проклятие?

– Больше ничего не известно.

Эши вновь перевела взгляд на подножие нолера.

– Зачем искали ее усыпальницу?

– Она должна обладать какой-то особенной, давно утраченной силой. Какой? Никто не знает… Она просто Первая , понимаешь?

Бесшумно пролетел ветер, не задев ни одну из каменных ветвей недалекой рощи. Маг взглянул на солнце.

– У нас еще есть немного времени. Эши, я хочу тебе кое-что показать.

– Ты все время называешь меня по-старому, – вдруг мрачно усмехнулась она, – ты тоже не можешь привыкнуть к моему новому имени.

– Оставим его для Государя, – качнул головой маг, – а мне дорога та, которую я зову Эши.

– Что ты хотел показать мне?

– Белый камень.

Камень, вовсе не белый, а неправильной формы обломок темного гранита, Эши заметила не сразу – камень лежал, наполовину погрузившись в ручей, и каменное дерево склонило над ним тонкие ветви. Солнечные блики, пляшущие на воде, никак не давали рассмотреть вырезанные на его поверхности знаки.

– Почему его называют Белым?

– Так назвали его те, кто разыскал и принес его сюда. «Белый» на древнем языке означает «мудрый».

– Что написано на нем?

На секунду Ригэн закрыл глаза.

– Трикровииоднакровь,— медленно произнес он, – объединятсявкругу,чтобыстатьединойиуничтожитьбездну,превосходящуюих.

— Что это?

– По преданию слова на камне высекли по велению Первой. Но смысл их не ясен никому. Как и все, что связано с Первой.

На минуту легкое облачко закрыло солнце, и вязь незнакомых букв почти исчезла.

– Скоро вода совсем сотрет их, – тихо сказала Эши.

Ригэн покачал головой:

– Говорят, что пророчество исчезнет лишь тогда, когда оно сбудется.

Рука Эши сама собой потянулась к камню. Она присела на корточки и коснулась полированной поверхности. В ту же секунду ей показалось, что камень шевельнулся под ее ладонью. От неожиданности Эши отдернула руку. Нет, только показалось. Она медленно выпрямилась и отряхнула с пальцев воду.

– Расскажи мне о Государе, Ригэн.

Не двигаясь, Государь сидел возле очага. В простой одежде, с волосами, падающими на плечи, он был похож на человека, которого внезапно покинули последние силы. Государь был еще не стар, но его лицо с красиво очерченными бровями и упрямо сжатым ртом сейчас было похоже на лицо старика. Что-то, то ли неизвестная болезнь, то ли невероятное душевное напряжение, делало его скорбным и беспомощным.

Глаза, когда-то уверенные и властные, казались огромными и лишенными радужной оболочки из-за расширенных словно от постоянной боли зрачков. Залегшие под ними черные тени добрались до самых скул. Тонкая кожа исхудавшего лица была слишком бледной, и даже мягкие розовые отблески очага не могли этого скрыть.

И все-таки Государь отдыхал.

С той поры как он получил весть о том, что его младший сын перешел Черту, Государь позволял себе отдыхать, вот так бездумно глядя на трепещущее пламя. Он возвращался не один. С ним была, казалось, уже утраченная надежда. Его дитя, его дочь.

Государь устал.

Безумная борьба, не видимая обычным глазом, опустошала его душу и заставляла медленно умирать его тело. Он чувствовал, как по временам начинает мутиться его разум, подавляемый волей не менее могучей, чем его собственная. Чужая воля день ото дня укреплялась неизвестной силой, в то время как его собственная таяла с каждым часом. И он с ужасом понимал, что настанет миг, когда он больше не сможет сопротивляться и пойдет на Зов так же, как до этого уходили другие. И за ним пойдут все оставшиеся. Пока он еще может удержать народ от безусловного подчинения, но что будет потом?

Он недооценил Врага, и слишком долго отвергал помощь Верховных магов, пока наконец, презрев его приказ, они не пришли и не встали рядом с ним, отдавая ему свою силу. Но время было утрачено. Они помогали ему держаться, но уже не могли заставить замолчать того, кто звал драконов.

Сила Государя убывала, и теперь лишь западные земли и столица оставались под его слабеющей защитой, юг и восток уже покорились Зовущему. Он подчинял драконов, проникая в их сознание, а людей брали мечом и огнем. И даже Дикие на севере начинали слышать его Зов…

Государь протянул руки к очагу, и пламя послушно наклонилось к нему, словно исхудавшие пальцы притягивали его.

Когда в последний раз он сидел вот так спокойно, забыв о мучительном напряжении ума и воли? Он смотрел на неровные языки пламени и грезил наяву.

Он видел Одэн, видел Сигрид… Видел, как его старший сын пятилетним мальчиком взял обеими руками свой первый меч, как его младший сын зажег свой первый костер, протянув дрожащую ладошку над кучкой сухой бересты. Он видел свою дочь…