– А значит, это не пещера! А что-то другое!

– Как это? – не поняла я.

– Ну… – Олег отпил пива. – Это условность, метафора. Что-то, похожее на пещеру…

– А…

– Поняла теперь?

– Поняла, но так мы можем долго гадать…

– Долго! – подтвердил Андреев. – А что делать?

Два дня мы перебирали различные версии и предположения. Мы спорили до хрипоты и прочесали все вокруг в поисках объекта, похожего на пещеру Трех Монахов, но ничего, даже отдаленно ее напоминающего, не нашли…

К исходу второго дня, вечером, за ужином я обвела глазами двор, и словно что-то толкнуло меня в грудь. Я увидела то, чего не замечала раньше. Три кипариса во дворе и небольшой самодельный грот, сложенный из камней. Около него цветочная клумба.

– Слушай, Андреич! – зашептала я ему на ухо. – Похоже, я знаю, в каком именно месте нам надо заняться кладоискательством.

Я оказалась права. И там, под камнями грота, ночью мы с Андреевым обнаружили тот самый клад, который я тщетно пыталась найти на протяжении последнего времени. Он лежал в небольшом сундучке с несколькими отделениями. Я разделила клад на две части: одна из них состояла из археологических находок отца – бронзовых фигурок, древних украшений из золота – браслетов, колец, там же мне попались железный наконечник копья и несколько серебряных монет. Другая часть клада – фамильные драгоценности: жемчужные ожерелья, золотые браслеты с рубинами и изумрудами, кулоны с бриллиантами.

Археологические находки я собиралась передать в какой-нибудь музей, а остальное я аккуратно разделила на две части. Одну – взяла себе, другую – отдала родне.

– Тайник все время находился здесь, – пояснила я Андрееву перед нашим отъездом. – Об этом в письме и писала ему мать. В детстве он называл этот мини-грот пещерой Трех Монахов. Кипарисы и вправду напоминают монахов в капюшонах, стоит только внимательно вглядеться в них. Это был язык, понятный только им двоим, матери и сыну. Посторонний ничего бы не понял. Где-то в районе Южной Демерджи он находил эти древние предметы и потом складывал их во дворе дома. В грот. Заваливал камнями.

– Ты же поняла! – возразил Андреев.

– Чисто случайно, – отозвалась я со смехом. – Это то, что называют дурацким озарением.

– Не такое уж оно и дурацкое, – не согласился со мной Олег.

– Ну да! Беру свои слова назад.

Я клала свои вещи в чемодан.

– Слушай, Андреич, а ты будешь звонить мне из Америки?

– Буду, – заверил он.

– Только попробуй не позвони, – пригрозила я.

– Мышонок, можешь не сомневаться.

– Я не сомневаюсь. Только вот… Все равно тревога меня точит. Я буду в Москве. Ты – в Америке.

– Но это же временно.

– Только это меня и успокаивает.

Когда я приехала в Москву, то сразу кинулась искать Шалимова. У меня была к нему парочка вопросов, и хотелось бы услышать на них ответы. Но оказалось, что искать Шалимова – занятие неблагодарное. Мобильный не отвечал, со старой квартиры он, оказывается, съехал, и чужие люди вежливо объяснили, что Игорь Александрович здесь уже давно не проживает. Блин! И где же мне его искать? Я подумала, что ирония судьбы неискоренима. Когда ему надо было, он обрывал мне телефон и все время попадал на меня. Когда надо мне, я в полном ауте.

И все же мне его нужно было найти. Позарез.

Ритка Лебедева без конца названивала мне, спрашивая, когда я к ним приеду, да и Кристи вопила в трубку: «Мамочка, я тебя жду!»

Все склонялось к тому, чтобы рвануть из Москвы и окунуться в садово-дачный мир с изогнутым прудом, заросшим по бокам ирисами и японской ивой с бело-розовыми ажурными ветками, скульптурой лягушки, сидящей в высокой траве, вечерними чаепитиями в беседке у самовара… Все это манило, звало, завораживало.

Но – нет.

Я помнила поговорку «Кончил дело – гуляй смело!». А мне надо было закончить одно дело, потому что только тогда я могла спокойно поехать на дачу и отдохнуть среди близких людей.

Но Шалимов исчез. Словно сквозь землю провалился.

Август был жарким. Как на грех, у меня в квартире сломался кондиционер, а тащиться с ним в ремонт не хотелось. Я принимала несколько раз в день холодный душ; он ненадолго приводил меня в чувство, а потом я опять изнывала от жары, распахнув настежь балкон и открыв окна.

У меня оставалось всего пять свободных дней.

Я это знала, но упрямилась, не желала идти на поводу у обстоятельств. Шалимов был прав, называя меня несносной и упрямой женщиной. Я была такая. Наверное, мне надо было плюнуть на ситуацию, которую я не могла изменить, и уехать на дачу. А вопрос с Шалимовым утрясти потом, когда он объявится.

Так нет. Я набирала его номер каждый час третий день подряд, с маниакальной надеждой ожидая, что услышу не «абонент временно недоступен», а голос Шалимова.