И второй день. И третий.

Я был вне себя. Раньше я не осознавал, как близки мы стали, как много она для меня значит. С тупой уверенностью в ее постоянном присутствии я боролся против того, чтобы в розах искали грядущее.

Мне пришлось спрашивать. Я не хотел, но у меня не было выбора.

— Где она, М’Квийе? Где Бракса?

— Она ушла, — сказала М’Квийе.

— Куда?

— Не знаю.

Я смотрел ей в глаза. Мне хотелось выругаться.

— Мне необходимо это знать.

Она глядела сквозь меня.

— Она покинула нас. Ушла. Может быть, в горы. Или в пустыню. Это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Танец заканчивается. Храм скоро опустеет.

— Почему? Почему она ушла?

— Не знаю.

— Я должен ее увидеть. Через несколько дней мы улетаем.

— Мне очень жаль, Гэлинджер.

— Мне тоже. — Я захлопнул книгу, не сказав при этом «м’нарра», и встал. — Я найду ее.

Я покинул храм. М’Квийе сидела, как статуя.

Весь день я носился вверх-вниз по дюнам. Команде я, наверное, казался самумом. В конце концов пришлось вернуться за горючим.

Ко мне вышел Эмори.

— Ну, что скажешь? Господи, грязный-то какой, ну прямо мусорщик. С чего вдруг такое родео?

— Да я тут кое-что потерял.

— Посреди пустыни? Наверное, какой-нибудь из своих сонетов? Из-за чего еще ты бы стал так надрываться?

— Нет, черт возьми. Это личное.

Джордж наполнил бак. Я полез в джипстер.

— Погоди! Ты никуда не поедешь, пока не расскажешь, в чем дело.

Я, конечно, мог бы вырваться, но и он мог приказать, чтобы меня силком притащили обратно, а уж тащить охотники нашлись бы. Я сделал над собой усилие и тихо, спокойно сказал:

— Я просто потерял часы. Мне их подарила мать: это фамильная реликвия. Я хочу их найти, пока мы не улетели.

— Может, они у тебя в каюте или в Тиреллиане?

— Я уже проверял.

— А может, их кто-нибудь спрятал, чтобы тебе насолить? Ты же знаешь, любимцем публики тебя не назовешь.

Я помотал головой:

— Я об этом уже подумал. Но я всегда ношу их в правом кармане. Скорее всего, они вывалились, когда я трясся по этим дюнам.

Он прищурился.

— Я, помнится, как-то прочел на обложке одной из твоих книг, что твоя мать умерла при родах.

— Верно, — сказал я, мысленно чертыхнувшись. — Часы принадлежали еще ее отцу, и она хотела, чтобы они перешли ко мне. Отец сохранил их для меня.

Он фыркнул:

— Странный способ искать часы — ездить взад-вперед на джипстере.

— Ну… так я, может, увижу, если свет от них отразится, — неуверенно предположил я.

— Ну что ж, уже темнеет, — заметил он. — Нет смысла продолжать сегодня поиски. Набрось на джипстер чехол, — приказал он механику.

Он потрепал меня по плечу.

— Иди прими душ и перекуси. Судя по твоему виду, и то и другое тебе не повредит.

Тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, голос — на децибел громче, чем у кого бы то ни было…

Единственное, что дает ему право руководить!

Я стоял и ненавидел его. Клавдий! О, если бы это был пятый акт!

Но внезапно мысль о горячем душе и пище проникла в мое сознание. Действительно, и то и другое мне не повредит. А если я буду настаивать на немедленном продолжении поисков, это только усилит подозрения.

Я стряхнул песок с рукава.

— Да, вы правы, идея действительно неплохая.

— Пошли, поедим у меня в каюте.

Душ был благословением, чистая одежда — Божьей милостью, а еда пахла, как в раю.

— Отлично пахнет, — сказал я.

Мы молча кромсали свои бифштексы. Когда дело дошло до десерта и кофе, он предложил:

— Почему бы тебе вечерок не отдохнуть? Оставайся здесь, отоспишься.

Я покачал головой:

— Слишком занят. Мало времени осталось.

— Пару дней назад ты говорил, что почти закончил.

— Почти, но не совсем.

— Ты еще говорил, что сегодня в храме служба.

— Верно. Я буду работать у себя в комнате.