Младший выскочил из дома, его стошнило.

— Из этого хлюпика ничего путного не получится, — сказал отец старшему, похлопал его по плечу и подтолкнул к двери.

Девочка зажала рот руками, по ее лицу текли слезы.

Виктория закурила.

— Теперь ты знаешь, кто был свидетелем.

— Значит, ты моя сестра?

— И любовница своего отца. А моя дочь приходится ему и дочкой, и внучкой одновременно.

— Рассчитываешь на наследство? Как докажешь родство?

— Меня наследство не интересует, я получу большее. При получении паспорта я взяла фамилию деда по материнской линии и его отчество. Носить фамилию Кайранских слишком тяжелый груз, меня тошнит от нее, как когда-то тебя воротило от поступков твоего отца.

— У меня к тебе нет претензий, сестра. Я поеду в Марокко. Лучшей участи не достоин.

— Дать тебе денег?

— Я и так тебе должен. Без денег романтичней.

— Прощай, Юра.

— Прощай. Бог тебе судья.

Виктория тихо вышла из номера.

Поезд из Москвы прибыл поздним вечером. Рудольфа никто не встречал. Он направился на стоянку, где оставил свой старенький «Ниссан». Телеграмму Вике он отправил еще из Шереметьево, когда посадил Юрия в самолет. Теперь ему необходимо отпечатать фотографии, подтверждающие этот факт. Мало ли куда парень денется, нужны доказательства — задание выполнено, за остальное он не отвечает. Рудик сел в машину и поехал в свою фотолабораторию. Его ожидал неприятный сюрприз. Когда он включил свет, то увидел троих мужчин, сидящих на старом кожаном диване. Одного из них он хорошо знал — это был следователь прокуратуры Свиридов. Теперь не отвертеться. Где и в чем он допустил просчет, Рудольф понять не мог. Ни одного следа он за собой не оставил, работал чисто.

— Добрый вечер, Рудик. Как прошла командировка?

— Так, прогулка по местам боевой славы. Надеюсь, у вас с санкциями все в порядке?

— Разумеется.

Евсюков встал и подал ему бумаги.

— Здесь санкция на обыск, а это протокол обыска с подписью понятых и описью конфискованных негативов и слайдов.

— Теперь мне надо доказывать, что я не верблюд?

— Глупо держать такие материалы в подвале.

— Еще глупее подставлять свою физиономию под объектив, — добавил Свиридов. — Неужели на встречу с Галиной некого было послать?

— Галина — женщина тонкая, с ней очень трудно договариваться. Не каждому дано обработать такого клиента.

— Ну а для чего нужно собирать досье на свою нанимательницу? Виктория Львовна — женщина щедрая.

— И очень опасная. Хотел подстраховаться. Ничего криминального против нее у меня нет, она свои руки не марает. Ее вам привлечь к делу не удастся.

— А как быть с Мариной из издательства? — спросил Евсюков. — Более ста негативов и двенадцать разных мужчин. На кого повесим ее труп?

— Киллера я в глаза не видел и не хотел видеть. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Так у нас разговора не получится.

— Я расскажу все, что знаю.

— Хорошо, Рудик, поехали, отмываться тебе придется долго, и постарайся быть убедительным.

Обросший, долговязый, исхудавший сорокалетний мужик не первый день просился матросом на грузовые суда. Какой из него матрос, смотреть не на что, да и языка не знает, объясняется жестами.

— У меня найдется для вас работа.

Услышав русскую речь, Юрий обернулся. На причальной тумбе, обмотанной канатами, сидел мужчина лет сорока. Кайранский подошел к нему.

— Вы не шутите? У вас есть работа?

— Нелегал?

— Через два дня им стану, кончится виза.

— Меня зовут Олег. — Громов протянул удостоверение.

— Бог мой! Шпион? Вряд ли я сгожусь вам в помощники.

— Нет, не шпион. Приехал сюда с целью предостеречь вас от глупостей, Юрий Дмитриевич.

— Каждый из нас делает глупости.

— Вы на них специализируетесь. Я сумею доказать вашу непричастность к убийству жены. Человек без денег не станет выбрасывать кошелек с миллионом долларов в окно и отказываться от наследства отца.

— Что вы предлагаете?

— Вернуться домой и отстаивать свою честь. Деньги на обратный билет дам.

— Я и дня не проживу в тюрьме, мои струны настроены на другой лад.

— Жизнь нелегала в Африке не слаще заключенного в СИЗО, но из Африки нет выхода, а из тюрьмы есть.

Парня, который вас сопровождал в Москву, уже взяли, а он наверняка знает о вашей непричастности к гибели Галины. Я прав?

— Знает. Он много чего знает.

— Все его знания лягут в протокол. Вряд ли он соблазнится на предложение провести остаток жизни за решеткой, его струны тоже настроены на другой лад.