Кэндзю, подпоясавшись веревкой, бродил по лесам и полям и радостно смеялся. Увидит зеленую чащу под дождем, — и от счастья захлопает ресницами, приметит в голубом небе летящего по своим делам сокола — аж подпрыгнет от восторга, в ладоши хлопает, а потом всем об этом рассказывает.

Однако дети дразнили Кэндзю дурачком и смеялись над ним. Поэтому ему приходилось делать вид, будто он и не смеется вовсе.

Бывало, налетит порыв ветра, листы на буке заискрятся, и уж так рад этому Кэндзю, так рад, так и хочется засмеяться, — однако нарочно откроет рот пошире и затаит дыхание, чтобы никто не видел, что он смеется. И долго-долго стоит, задрав голову, любуясь буком…

Иногда он, бывало, раскроет рот и нарочно почесывает щеку, — а сам в это время беззвучно смеется.

И, правда, издалека можно было подумать, что он и впрямь почесывается или зевает, но вблизи-то видно было, что он смеется, даже губы подрагивают. И дети все равно потешались над ним.

По просьбе мамы Кэндзю мог вычерпать пятьсот черпаков воды в день. Или целый день собирать траву в поле. Но ни мама, ни папа таких поручений ему не давали.

За домом Кэндзю было пока еще не распаханное поле размером со спортивную площадку.

Однажды, когда с гор еще не сошел снег, а на полях еще не проклюнулась молодая зелень, Кэндзю прибежал к родителям, трудившимся в поле, и сказал:

— Мамочка, купите мне семьсот саженцев криптомерии.

Мама Кэндзю перестала махать блестящей мотыгой, посмотрела на Кэндзю и спросила:

— А где же ты хочешь их посадить — семьсот саженцев?

— Да на поле за нашим домом.

На что старший брат Кэндзю сказал:

— Кэндзю, криптомерия там не будет расти. Ты бы лучше нам здесь, на рисовом поле помог!

Кэндзю огорченно опустил глаза в землю, не решаясь перечить.

Тогда его отец отер пот со лба, разогнулся и сказал:

— Купите, купите. Наш Кэндзю еще никогда ничего не просил. Так что надо купить.

И тогда мама тоже рассмеялась.

Кэндзю радостно помчался прямиком домой. Он достал из кладовки мотыгу и принялся корчевать траву за домом, чтобы вырыть там ямки для криптомерии.

Старший брат Кэндзю, увидев это, сказал:

— Ямки нужно рыть тогда, когда сажаешь дерево. Подожди до завтра — я куплю саженцы и принесу их тебе.

Кэндзю расстроился и отложил мотыгу.

На следующий день небо было ясным, белый снег искрился на горах, жаворонки летали высоко-высоко и там, в небесах выводили свои трели — «тиитику-тиитику». Кэндзю не смог сдержаться и радостно засмеялся, а потом принялся копать ямки для саженцев криптомерии, начиная с северной части поля, как посоветовал ему брат. Он старался копать ямки прямыми рядами и делать между ними одинаковое расстояние. Старший брат Кэндзю сажал в них маленькие деревца.

И тогда к ним подошел Хэйдзи, хозяин соседнего поля — к северу от поля Кэндзю. Хэйдзи курил трубку, руки засунул за пазуху и поднял плечи, словно от холода. Хэйдзи иногда работал в поле, но основная работа у него была такая отвратительная и всеми презираемая, что и говорить о ней не хочется. И вот, этот самый Хэйдзи обратился к Кэндзю.

— Эй, малый! Кэндзю! Что это ты удумал — сажать криптомерии на этом месте? Дурость какая! Смотри, чтобы никакой тени от них не было на моем поле. Я этого не потерплю!

Кэндзю покраснел, хотел что-то сказать, но замялся и промолчал.

— Доброе утречко, Хэйдзи-сан, — сказал тогда старший брат, сидевший на корочках, и поднялся на ноги.

Увидев его, Хэйдзи пробормотал себе что-то под нос и убрался подальше.

Не один Хэйдзи смеялся над Кэндзю, затеявшим вырастить на поле криптомерии. «Это место для криптомерии негоже, тут под землей твердая глина. Дурак он и есть дурак», — судачили все.

Собственно, так дело и обстояло. К пятому году только потянулись вверх зеленые побеги, верхушки деревьев распушились, но и на седьмой, и даже на восьмой год они были еще не выше шести сяку. [82]

Как-то раз утром один из соседей решил подшутить над Кэндзю.

— Эй, Кэндзю. Что же это ты у своей криптомерии ветки не подрезаешь?

— Что значит — подрезать ветки?

— Подрезать ветки — значит срубить все нижние.

— Ах, вот как, значит, надо подрезать ветки…

Кэндзю опрометью бросился за топором.

А затем одну за другой дочиста обрубил все нижние ветки на криптомериях. Деревья были всего еще в девять сяку высотой, поэтому ему пришлось ползать под ними на коленках.

К вечеру на деревьях осталось по три-четыре верхних веточки, все остальные Кэндзю срубил.

Срубленные ветви темно-зеленым ковром накрыли траву поддеревьями. В маленькой рощице стало совсем светло.

У Кэндзю стало нехорошо на душе, даже сердце защемило, когда он увидел, как опустела его роща.