– Вот придет на той неделе Толчак, всех наших новых начальников в тюрьму затолкает.

– Маша, мелешь, а не знаешь даже, как его зовут. Не Толчак, а Колчак…

– Ну, еще хуже, значит, на кол всех посадит, раз Колчак.

Говорила она это как-то равнодушно, без всякой злобы на новую власть. И приближение Колчака к Вятке не вызывало у нее восторга. Да она и не представляла себе, где есть Вятка, далеко ли от Вологды, кто такой Колчак и чего ему надобно.

Колчака далеко откинули. Англичан из Архангельска прогнали. В Попиху трески привезли, селедок соленых.

Ест Маша привозную рыбу, не нахвалится. И о «Толчаке» забыла.

Чай пьет целыми самоварами – соленая рыба посуху не ходит.

Стали сборы проводить для голодающих Поволжья, Маша с корзиной и мешком носится по окрестным деревням, не Христа ради просит, а гораздо жалобней.

– Пожертвуйте умирающим от голода. Сухариков насушу, да на Волгу посылочкой отправлю…

– Врешь ведь, Маша…

– Лопните ваши глаза, ни буковки не вру!

В ДЕТСКИЕ годы я начитался похождений сыщиков Ната Пинкертона и Шерлока Холмса.

Пятачковые книжки зачитывались до дыр. И вот от соседей сапожников из разговоров я узнал, что в Вологде есть настоящий, не книжный, а живой, тайный сыщик. Многие знали его лично, называли по фамилии – Милохальский. За точность фамилии не ручаюсь, некоторые именовали его как-то иначе. Судя по мужицким разговорам, этот сыщик орудовал на Вологодской толкучке и был грозой мелкого ворья.

Мне очень хотелось поглядеть на живого сыщика, тайком издалека и подольше, дабы убедиться, как он «орудует». И довелось.

Однажды, это было между февралем и октябрем семнадцатого года, я по чужой, хозяйской надобности оказался на Вологодском рынке-толкучке. Мне наш сосед Иван Менухов и говорит:

– Ты хотел поглядеть на тайного сыщика, так вот он в ряду, пятый отсюда, у каменной стенки лабаза всяким барахлом торгует, поди полюбуйся.

Я с затаенной застенчивостью и какой-то внутренней опаской подошел поближе к сыщику. Мне хотелось, чтобы он был моложе, красивее, на вид сильнее и чтобы из кармана торчала рукоятка револьвера, а из другого – наручники. Тайный сыщик, вопреки моим предположениям, оказался не таким, каким ему быть следует. Но я догадался: значит, он таким нарядился, дабы поймать какую-то крупную птицу.

Милохольский сидел на табуретке. Перед ним раскинута рогожа. На рогоже всякий копеечный хлам: ржавые замки, связки ключей, ножи, подсвечники, обноски одежной рухляди, старые шляпы, никому не нужные жилетки, гвозди, гайки, шурупы, сахарин в пакетиках и всякая другая чертовщина…

Сам он выглядел незабываемо. Все-таки сыщик! Была осень, но еще не такая холодная, чтобы сидеть на толчке в шубе-романовке с бобрами и вышивкой по всей груди. Из-под каракулевой шапки кудрявились полуседые волосы. Усы короткие, нос на двоих рос, да одному достался. Трубка с длинным изогнутым мундштуком. Вынимает ли он ее изо рта – этого я не заметил. Под густыми бровями крупные и ясновидящие глаза, какие и полагаются тайному сыщику. Крутился я вокруг да около него добрый час и не замутил ни разу, чтобы кто-либо позарился на его безнадежный товар. Возможно потому, что слишком многие знали его как тайного и остерегались. Однажды он подманил к себе скрюченным пальцем кого-то, продававшего хорошую барашковую офицерскую папаху, спросил: «Сколько?» Тот назвал цену. Тайный сыщик уперся в него глазами и без обиняков определил, чем удивил меня немало и не меньше того продавца злополучной папахи:

– Во-первых, шапка казенная, во-вторых, краденая, в-третьих, берите любую половину названной цены и отлетайте…

Так я увидел сыщика в его некрупном действии, недостойном описания. И, признаться, разочаровался. И даже как-то перед ним осмелел. Подошел к самой рогоже, заменявшей магазин тайного сыщика; я очень хотел бы примерить на своей голове эту самую офицерскую папаху.

Сыщик, попыхивая трубочкой, добродушно сказал мне без строгости и обиды:

– Не нацеливайся. Папаха не для твоей головы, да и денег у тебя не хватит на такой убор. Чей, откуда приехал? Судя по затертому дегтем пиджаку, с устьекубинскими сапожниками прикатил? Что, угадал?

– Еще бы не угадать, недаром тебя тайным сыщиком называют. У тебя и глаза ястребиные, далеко высматривают.

– Н-да, так, так. Кто же меня тайным сыщиком считает?

– Все наши сапожники.

– Не удивляюсь, но горжусь. Пусть так говорят и думают, вольному воля. Ну, а как солдаты из армии, не бегут еще по деревням? – Спросил он меня ни к слову, ни к месту, и я не понимал почему. Наверно, чтобы замять разговор о нем как о сыщике.

– Есть, приезжают многие, все чаще и чаще. Устали воевать, вот и тянутся домой.

– И оружьишко привозят?

– Откуда мне знать. Об этом не кричат, а тихонько – кто на хлеб, кто на соль меняют, и револьверы даже.

– На соль и я выменял бы, – признался сыщик. – За хороший наган фунтов пятнадцать бы дал! – Сказал он таинственным полушепотом.

– У нас вон Панко Бобылев три бомбы с позиции привез. Две лимонки, а одна – похожа на лампу, только без стекла.

– Продает? – тихонько и ласково спросил сыщик.

– Зачем ему продавать. Денег у него тьма-тьмущая!