Майор прочел:

«Простите меня, старика! Никого винить не надо. Я сам решил уйти из жизни. Это мое право. Если найдете коллекцию, передайте ее музею, как и положено по завещанию. Кислицын».

Марецкий отбросил записку и ударил кулаком по столу.

— Убили старика!

— Косвенно, — добавил Сухоруков. — У человека последнюю радость забрали. Остался в восемьдесят лет один на один со своими болячками. Я его понимаю и не осуждаю.

В дверь постучали, и в кабинет вошел подполковник Лисин из криминальной милиции.

— Не помешал, сыскари?

— Заходи, Дима, у нас тут короткий траурный митинг. Садись.

— Ребята из областного УВД взяли одного знатного вора. На даче прятался, на чердаке. Соседи чужака приметили и позвонили.

— Кто такой?

— Фима Подберезовиков по кличке Гриб. Пятьдесят два года, шесть ходок, среди избачей в большом почете, в бытность отличным шнифером был. Сейфы, как консервные банки, открывал. Работал только под заказ, на рывок не ходил. Десятка два учеников воспитал. В разработках давно находится, но взять его никому не удавалось. Как рыба, из рук выскальзывал. А тут обычные опера его на чердаке берут. Короче говоря, мужик напуган, требует защиты как свидетеля. Сказал, что много знает, но колоться согласен только если оформят явку с повинной и допрашивать будут на Петровке люди, занимающиеся праздничными сюрпризами. Самые цветастые сюрпризы на День Победы тебе достались. Может, это твой клиент, Степа?

— Где он сейчас?

— Я послал за ним машину. Сюда привезем.

— У тебя материалы на него есть?

Подполковник положил на стол увесистый том:

— Ну что, поговоришь с Грибом?

— Еще бы! Ты, Димыч, молодец.

Марецкий повернулся к Сухорукову:

— Быстро, Боря, беги в архив. Мне нужны списки всех, кто сидел с Грибом в зоне.

— На такой список в управлении бумаги не хватит. У него же шесть ходок, — заметил Лисин.

— Меня интересуют только уроженцы города Зареченска Владимирской области. И пересекались ли тропочки Гриба и Хохлова в какой-либо из зон. Задача упрощена в сотни раз. Ходячая энциклопедия тебе поможет. Я видел Сорокина в буфете час назад. К домушникам он испытывает особую любовь. Всех по именам и отчествам помнит, не только по кликам. Дуй быстрей. К свиданию с Грибом мы должны быть готовы, а то он на жалость бить начнет и половины не расскажет. Психолог. В первую очередь нас прощупывать начнет, а потом свои шансы взвешивать.

Сухоруков выскочил из кабинета.

— А ты имел с ним дело, Димыч?

— Был случай. Но я не вел следствие, а косвенно участвовал, как оперативник. Хочу сказать тебе, Степа, что Гриба взять очень трудно. Хитер зараза. Меня до сих пор сомнения мучают, того ли Гриба они взяли. Может, самозванец какой-то, страдающий манией величия. Слишком просто его накрыли. Серьезный товарищ. Расколоть его невозможно. Представишь неопровержимые доказательства — факты, улики, он пойдет на контакт и все возьмет на себя. Подельников не сдаст. Ему групповуха ни к чему. Другое дело, если его кто-то заложит. Он его не пощадит. А вообще, кодекс он знает не хуже нас, может в адвокаты идти. Ум острый, память прекрасная, за словом в карман не полезет, но и лишнего не скажет.

— Так что же ты мне предлагаешь? Головой об стену биться? А я-то обрадовался.

— Тут что-то не так, Степан. Фима у шикарных шлюх ночи проводит, шпану на стреме держит. Живет, как шах, на широкую ногу — с обслугой, в окружении шутов и шестерок. А тут, как затравленный волк, в угол забился. Значит, мужика прижали конкуренты. Мишенью сделали.

— Думаешь, на испуг его можно взять?

— Можно, конечно. Пустить слух, что Гриб на Петровке сидит, а потом выпустить. Мол, сам не сдашь, на живца возьмем. Его пасти будут. При таком раскладе ему никаких гарантий даже Господь Бог не даст. Только этот вариант вряд ли сработает. Гриб — парень обидчивый, злопамятный. Обозлится только и вообще зрачки в себя повернет.

— Ладно. Общий портрет пациента обрисован обстоятельно. Ты будешь присутствовать?

— Нет. Он на меня зуб имеет. Тебе лучше с ним наедине побеседовать, без протокола. Больше пользы будет. Он же на областном УВД висит, вот пусть они и составляют протоколы, а у тебя свой интерес. Я не вижу разницы, гуляет Гриб на свободе или сидит на нарах. Каждый день сотня таких уходит в зону, а другая сотня выходит на свободу. Всех не пересажаешь. Хотя Ефим Подберезовиков особый случай. Таких мастеров по пальцам пересчитать можно. И зоной его не напугаешь. Он в любом лагере будет жить не хуже, чем на малине.

Ничего примечательного в знаменитом уголовнике Марецкий не заметил. Низкорослый, худощавый, татуированный мужичок с огромной облысевшей головой. Взгляд только необычный, как у человека умного, знающего и проницательного. Смотрит на тебя, точно учитель на ученика.

Конвоир вышел, и они остались один на один.

— Присаживайтесь, Ефим Константинович.

Гриб потер запястья после снятых наручников и сел. Пауза затянулась.

— Мне-то вам сказать нечего, Подберезовиков. Вы сами просились на прием. Вот и рассказывайте то, что считаете нужным. Если ваша история меня заинтересует, тогда посмотрим, как мы сможем друг другу помочь.

— Все правильно, начальник. Сам напросился. Оформлять будете?

— Нет. Сначала надо разобраться, что к чему. Может, пациент не к тому доктору пришел. Зовут меня Степан Яковлевич. Гражданинов, товарищей и начальников оставьте в стороне. С ними вы потом пообщаетесь. Сейф на Пролетарской девятого мая вы вскрывали?

— Пятеро нас было. Людей своих перечислять не буду. О них потом поговорим. Пришел ко мне один тип с заказом. Дело еще в феврале месяце началось. Мне его Клещ рекомендовал. Сказал, что клиент надежный. Представился он Иваном. Более о нем ничего не знаю. Не из наших. Похоже, «чертежник».