Шрифт:
– С чего бы это вдруг?
– А почему бы и нет? – Она изящно повела плечами. – Нам нет нужды лгать друг другу. Ты же знаешь, что, если бы Уоррингтон не узнал тогда о нашей взаимной любви, ты бы доныне приходил в мою спальню.
Эверод откровенно рассмеялся такой самоуверенности.
– Ты была моей первой возлюбленной, Жоржетта. С тех пор у меня в постели побывали другие – и красивее, и бойчее, и, уж конечно, умнее тебя.
Эверод тут же подумал о Мауре, вспомнил, как сладко и легко она вздыхала, вздрагивая в его объятиях. За одну ночь с Маурой он охотно отдал бы тысячу ночей с искушенной Жоржеттой, вместе со всеми ее макиавеллиевскими приемами соблазнения.
– Мне теперь трудно даже припомнить, чем ты вообще меня тогда привлекла.
– Ты об отце думаешь? – спросила Жоржетта, предполагая, что она понимает Эверода. – Мы были неосторожны. Он мог бы так никогда и не узнать о нашем свидании.
Бесстыдно придвинувшись к нему, она прижала нос к груди Эверода и глубоко вдохнула. Из горла у нее вырвался тихий возглас наслаждения. Он схватил ее за плечи и оттолкнул. И тут же почувствовал ее язык на своем соске.
– Нет, Жоржетта, – холодно сказал Эверод. – Я говорю не об отце, а о тебе и о том, что ты сделала со мной… и с моей семьей.
– Конечно, – отвечала она с печальной миной. – Ты во всем винишь меня.
Эверод зажмурил глаза, силясь не выйти из себя.
– Мне жаль тебя, Жоржетта. Просто не понимаю, как твоей племяннице удалось остаться такой бесхитростной, если ее воспитывала такая властолюбивая дьяволица.
– Только не трогай Мауру! – крикнула Жоржетта, отходя подальше от Эверода.
То была первая искренняя фраза, которую он сумел вытянуть из нее.
– А что? Или ты боишься, что я могу запятнать единственную живую душу, которая любит тебя искренне? Боишься, что я могу переубедить ее и она станет тебя ненавидеть?
Должно быть, он отчасти угадал. Томное выражение лица, с которым Жоржетта пыталась искушать его, напрочь исчезло. Перед Эверодом стояла леди Уоррингтон, враждебная и готовая к схватке.
– У меня свои виды на Мауру. И не смей мне мешать! Если ты встанешь на моем пути, я сумею тебе досадить – через Уоррингтона и любого, кто только подвернется!
Жоржетта пискнула: рука Эверода внезапно взметнулась и ухватила ее за горло. Он толкал ее, пока она не ударилась затылком о филенку двери. Ногти у нее были упрятаны в лайковые перчатки, так что все бешеные старания освободиться от его хватки ни к чему не привели. Эверод склонил голову набок и внимательно разглядывал ту, которую он считал воплощением зла.
Красота ее была смертельно опасной приманкой.
К счастью, ему она уже не страшна.
– Отцу надо было бы перерезать твою глотку, когда он оторвал нас друг от друга, леди Уоррингтон. – Виконт придвинулся ближе, удовлетворенный выражением страха, который он вселил в нее. – Если же он так глуп, что доныне любит тебя, значит, он заслуживает своей участи. Но вот что запомни: если ты еще раз попытаешься ко мне приставать или причинить зло мне либо моим друзьям, я приду по твою душу. И никто не сможет тебя защитить. Когда я сделаю свое дело, у тебя останется шрам под стать моему.
Эверод запрокинул голову, чтобы хорошо было видно ужасное напоминание о том, чего стоила ему любовь Жоржетты. Графиня бессильно всхлипнула. Не отпуская ее горла, Эверод бесстрастно запустил другую руку ей за корсаж, достал ключ и покачал им перед ее расширившимися глазами.
– Теперь можешь уходить.
Жоржетта вырвала ключ из его пальцев, обожгла виконта злобным взглядом и вставила ключ в замочную скважину. Еще мгновение – и дверь отворилась.
– Надеюсь, какая-нибудь из твоих шлюх наградит тебя французской болезнью [20] , подонок, – сказала она, тяжело дыша от едва сдерживаемой злости. – И не смей приближаться к Мауре!
20
Сифилис.
– Поздно! – пробормотал Эверод слишком тихо, чтобы Жоржетта могла разобрать. Прислонившись к косяку двери, виконт равнодушно смотрел, как леди Уоррингтон прошествовала вниз по лестнице, чтобы навсегда исчезнуть из его жизни.
– Маура моя, и делать я с ней буду все, что захочу.
Глава 18
Короткий стук в дверь.
Маура, свернувшаяся калачиком на постели, посмотрела в ту сторону. Кто мог ее побеспокоить? Тетушка Жоржетта велела ей спать до самого вечера. Даже камеристке приказано было не тревожить Мауру.
Здесь, в Лондоне, они ложились поздно, и такой распорядок дня сказывался на всех. Граф болел уже больше недели. Он по-прежнему жаловался на слабость во всем теле и тупую боль в груди. Из-за болезни он уже несколько раз пропустил их выезды.
Тетушка забеспокоилась. Опасаясь, что болезнь мужа свалит с ног всю прислугу, она целыми днями не выходила с кухни, варила одно из своих любимых лекарств – в таком количестве, чтобы хватило на всех домочадцев. Она велела отнести Мауре в спальню чашку чаю и один гренок с маслом и джемом, дабы ей легче было принять горький травяной отвар.