В семье была большая радость — Новый год удалось встретить всем вместе, дома, а с души свалился тяжелый груз ответственности.

В первые новогодние дни радостные чувства не покидали меня. Все теперь пойдет хорошо в Афганистане: руль государства перешел там в руки разумных людей без всяких экстремистских завихрений. Наш сосед остается нашим большим другом, и к тому же единственным на всем протяжении южных границ СССР. Всех участников событий председатель КГБ пообещал щедро наградить.

Но вскоре стали раздаваться тревожные голоса.

Мой большой друг и старший товарищ Иван Алексеевич Маркелов (в то время он был, как и я, первым заместителем начальника разведки) на первой же встрече после возвращения из Афганистана спросил меня с тревогой в голосе: «А зачем мы туда вообще влезли? Добром для нас эта экспедиция не окончится!»

Затем пошли отклики из США. Там радостно потирали руки: «Советы попались — не учли нашего плачевного опыта. Афганистан станет для СССР тем же, чем стал Вьетнам для США».

Потом зашевелились и востоковеды — специалисты по Афганистану и этому региону. Они стали высказывать критические замечания о бесперспективности пребывания наших войск за Гиндукушем. От них пошла впоследствии утвердившаяся в средствах массовой информации оценка: «Влезли в Афганистан, не зная его географии».

Наступили времена сомнений и раздумий. А руководство КГБ требовало решительных действий по оказанию помощи режиму Бабрака Кармаля и ликвидации «бандитского движения». Началось массовое наводнение Афганистана советниками всех мастей. Их и до переворота было много, а теперь началась настоящая «советническая оккупация» страны.

Деятельность советников подверглась в наших средствах массовой информации в перестроечный период не только критике, но и просто осмеянию. Они, мол, делали все по нашему образцу: создавали не только машинно-тракторные станции, но и комсомольские, женские и даже пионерские организации. Это, конечно, наговоры. Нет: слепого копирования не было. Наоборот, руководство все время напоминало о необходимости действовать сообразно с местными условиями и обычаями, с учетом средневековости Афганистана и его племенного уклада.

Но попытки прямого перенесения нашего опыта, естественно, имели место. Это относится в какой-то мере и к области разведывательной и контрразведывательной работы. В конце концов, понимание национальных особенностей страны — это одно, а конкретный личный опыт каждого советника — это совсем другое. Изобретать что-то совершенно новое на базе своего опыта — дело чрезвычайно сложное.

В Москве началась целая эпоха совещаний и заседаний по Афганистану, начиная от комиссии ЦК КПСС до ведомственных и межведомственных…

Довольно часто для решения внешнеполитических вопросов, связанных с Афганистаном и нашим военным присутствием там, собирались дипломаты, военные и разведчики. Чаще всего эти встречи имели место в МИД СССР, у первого заместителя министра Георгия Марковича Корниенко. Обычно там присутствовали С.ФАхромеев, В.И.Варенников, а от Комитета госбезопасности или я, или Я.П.Медяник.

Понятно, что афганские дела систематически обсуждались в рамках ответственности КГБ и у Ю.В.Андропова.

Были совещания у других министров, и в том числе у военного министра Д.Ф.Устинова. Последний проводил совещания неторопливо, с чаепитиями и всевозможными отвлечениями от главной темы. Иногда разговор принимал характер, далекий от повестки дня. Однажды, во время такого затянувшегося отступления от темы, я стал развлекать себя тем, что начал подсчитывать количество и качество орденских планок у наших военачальников, и обнаружил удивительную гармонию в системе награждения. У Ахромеева было на один орден больше, чем у Варенникова; у Соколова на один орден больше, чем у Ахромеева, а у Устинова на два больше, чем у Соколова.

Видно, в аппарате ЦК КПСС какие-то специальные люди зорко следили за тем, чтобы не было никаких нарушений в субординации. Каждый герой должен точно знать свое место в ряду героев.

Для внешней разведки Афганистан стал главной задачей: мы укрепляли органы безопасности Афганистана, направляли своих советников во многие афганские провинции, сотнями стали готовить афганских разведчиков и контрразведчиков на территории Советского Союза и в Кабуле. Делали все, вплоть до открытия в нашей стране детских домов для афганских детей-сирот.

Приказы руководства КГБ были однозначны: для Афганистана ничего не жалеть, все их заявки удовлетворять немедленно. Следующий год (а в дальнейшем каждый следующий) должен был стать годом «решительного перелома в борьбе с душманами…»

В руководстве ПГУ четыре человека с утра до вечера занимались афганскими делами — сам начальник В.А.Крючков, я, заместитель начальника разведки по этому району Яков Прокофьевич Медяник и заместитель начальника разведки — начальник Управления «С» Юрий Иванович Дроздов.

Я курировал, в частности, работу представительства КГБ, участвовал в многочисленных совещаниях по Афганистану и в КГБ, и за его пределами, и очень много времени уделял беседам с нашими сотрудниками, побывавшими в стране. В этих беседах решались различные текущие дела, но я, помимо этого, хотел понять перспективу развития событий. К сожалению, в своем подавляющем большинстве эти доклады были неутешительными. По-прежнему режим удерживал свои позиции только в Кабуле, а на периферии власть переходила из рук в руки, и нигде не было и намека на стабилизацию режима и поддержку его населением.