Ночь стремительно укутала тьмой долины ниже женского монастыря Поднебесье. Когда верхушки пиков были все еще озарены красным светом уходящего дня, у таверны, которую El Matarife называл своим штабом, было уже темно. Перед таверной был клочок утоптанной земли, освещенный чадящими факелами. Молчаливые проводники провели Шарпа и Ангела к этому месту.

На землю была брошена цепь. Она лежала там — десять футов ржавых звеньев, и у ее дальнего конца, напуганный и одетый только в рваные брюки, стоял пленный.

Партизан поднял цепь и закрепил петлей один конец на левом запястье пленного. Он затянул узел покрепче, подергал, чтобы удостовериться, что он не развяжется, затем отошел. Он снял с пояса длинный нож и бросил его к ногам пленного.

Один из мужчин, которые привели Шарп в это место, усмехнулся стрелку.

— Француз. Ты увидишь его смерть, англичанин.

Второй человек вышел вперед — неповоротливый человек, который сбросил с плеч плащ. Его появление вызвало аплодисменты наблюдающих партизан. Человек повернулся к Шарпу, и стрелок увидел лицо, которое сначала показалось неестественным — как если бы оно принадлежало полуживотному-получеловеку. Шарп слышал, как его солдаты рассказывают истории про оборотней — днем они люди, а ночью звери, — и этот человек, возможно, был оборотнем. Его щеки так густо заросли бородой, что остался только маленький промежуток между бородой и волосами на голове, из которого два маленьких, хитрых глаза смотрели на Шарпа. Человек улыбнулся:

— Привет, англичанин.

— El Matarife?

— Конечно. Наше дело может подождать?

Шарп пожал плечами. Партизаны наблюдали за ним, усмехаясь. Он понимал, что представление дается в его честь.

El Matarife наклонился, взял свободный конец цепи, и обернул его вокруг левого запястья. Он снял с пояса длинный нож — такой же, как у француза.

— Я сосчитаю пути твоей смерти, свинья.

Француз не понимал слов. Но он понял, что он должен бороться, и он облизал губы, поднял нож и ждал, покуда El Matarife отступал, так что цепь, поднявшись с земли, туго натянулась между ними. El Matarife потянул цепь на себя, вынудив француза шагнуть вперед. Пленный потянул назад, и партизаны засмеялись.

Шарп видел, что многие из партизан, вместо того, чтобы наблюдать странную борьбу, наблюдали за ним. Они проверяли его. Они знали, что англичане обращаются с военнопленными достойно и хотели понять, что за человек Шарп. Дрогнет ли он, видя это представление? Если дрогнет, то потеряет лицо.

El Matarife посмотрел на Шарпа, потом внезапно дернул цепь, остановив пленного. Партизан надвигался, держа нож низко, а француз отчаянно размахивал своим лезвием, и Шарпу показалось, что француз должен был нанести партизану рану, но когда El Matarife отошел, он был невредим. А у пленного была порезана левая рука. Кровь капала с цепи.

— Una, — сказал El Matarife.

— Una, — эхом откликнулись его люди.

Шарп наблюдал. Вожак партизан был быстр. Он был мастером в этом виде борьбы. Шарп сомневался, видел ли он когда-либо человека столь быстрого с ножом. Бородатое лицо улыбалось.

Француз внезапно бросился вперед, скрутив цепь так, чтобы накинуть ее петлей на шею противника.

El Matarife засмеялся, уклонился, и нож ярко блеснул в свете факелов.

— Dos.

Француз качал головой. На лбу выступила кровь.

Цепь раскачивалась между ними. El Matarife сделал еще один шаг назад. Звенья слегка позванивали, цепь натягивалась — на сей раз El Matarife тянул упорно, подтаскивая француза к себе как на буксире. Военнопленный облизывал губы. Он держал нож низко, взгляд был напряженным. Он пытался спланировать ход схватки, и El Matarife был готов позволить ему планировать сколько угодно. В этом виде борьбы Палач был эксперт. Он не боялся ни француза, ни любого человека, который не обучался драться ножом на привязи.

Француз внезапно дернулся назад, вложив рывок весь своей вес, и El Matarife, смеясь, быстро шагнул вперед, так что француз, захваченный врасплох, упал на спину.

Палач потянул за цепь, волоча человека по земле, то потягивая, то дергая, смеясь над пленным, беспомощным, как рыба на крючке, выброшенная на землю; потом El Matarife шагнул вперед и пнул ногой в черном сапоге по левому предплечью француза.

Шарп услышал треск кости и душераздирающий вопль пленного.

— Tres, — сказал El Matarife. Он отступил далеко, чтобы позволить французу встать. Военнопленный, казалось, вот-вот потеряет сознание. Ему было больно. Его рука была сломана, и каждый рывок цепи теперь был мукой. Пленный посмотрел на своего мучителя и внезапно нанес удар ножом, рывком поднимаясь с коленей, но El Matarife просто засмеялся и двинул рукой с ножом быстрее, чем мог уследить глаз.

— Cuatro.