— А казна трех сотен убытка не выдержит, это всяко. Тут уж действительно легче меня привести, чем Ясногорку отыскать.

— Ты прости, Яр, если обидел, — говорит вдруг Лют. — Просто узнать хотел, зачем ты Гордею служишь. Видать и вправду — за добро радеешь. Кощей вот любит себя злодеем первостепенным величать, правда, ржет при этом, что твоя коняга…

— И что, как-то по другому у тебя служба Кощею идет? — интересуюсь.

— То же, — тяжко вздыхает Лют, мне меня же напоминая.

А царь меж тем о горе своем закончил, к делам насущным перешел. Понимаю я царя. Сколько раз пропадали у него дочки — все одно, уведут, запрут и ждут выкупа злодеи. Обычно меня дожидались. Или Тверда, пока тот не женился.

— А теперь, народ мой, весть славная! — народ оживился. — Знают все, что две дочки у меня на выданье! Три, — поправился (верно, с непривычки), — если Ясногору приведут. Старшая, Дарьюшка, радость моя, скоро выходит замуж за правителя соседнего царства-государства, за Ивана-ду… царя славного да справного!

Теперь уже не я один ладонью рот зажал. Вот уж где Дарьина смекалка да разумность не помешают! Как этот… Ванятка… до царева престола добрался, не ведаю. Правда, говорят, хороший малый, добрый…

— А завтра съедутся удальцы со всех сторон в Карочун! Покажут смелость, да доблесть, да отвагу, да силушку молодецкую! Если рода княжеского или боярского или купеческого или воинского — быть мужем Марье моей да Марфе лучшим из лучших…

Я уж ожидал, что добавит: "И о Ясногорке договоримся на будущее". Не сказал. Забыл, должно быть.

Идем обратно, к бабке, Лют себя странно ведет, все тревожится, сам не свой.

— Чтоб дочерей родных как на базаре выставляли, какими-то играми решали, за кем им всю жизнь мыкаться! — говорит, руками размахивает. — Да где ж такое видано?

— В любом царстве-государстве, где дочек больше двух, — осторожно отвечаю я.

— Неправильно это!

— Ишь ты как заговорил, Лютич! Утром вроде о таком не думал, тоже на царевен поглядеть хотелось… Лют! — осенило меня. — Лют, ну ты даешь!

— Замолчи! — рыкнул Лют, все догадки мои укрепив.

— Лют, ну это же прям как в песнях! Да не смотри так, я не про твою боевую говорю! Про другие! Ну, когда баяны выплетают — мол, полюбилась красна девица, да ясну соколу, да добру молодцу!

— И что ж делать теперь? — за голову схватился Лют. Вот уж страшный Кощеев воин, лиходей и все такое — а что сердце горячее с ним сделало!

— Ну что делать, что делать, — пожал я плечами. — Иди завтра, удаль свою показывай. Род какой?

— Воинский. Потомственный.

— Вот видишь, как все хорошо. У меня вот дед плотником был, отец полжизни в дружину царскую пробивался.

Смотрит, смотрит на меня Лют, да как взвоет.

— Светояр, друже, да я Кощеев воин! Я Кощею, заклятому врагу Гордея, служу!.. И потом, не хочу я Марью неволить, не дело это… вот кабы сама пошла, а не из-за состязаний этих…

Серьезно-то все как. Не люблю я эту серьезность. Наверное, по мне заметно.

— Да кто ж за такого молодца не пойдет? — подбадриваю его, а он упрямый и погрустневший, даже Зореслава заметила — все охала, мол, что невесел, буйну голову повесил?

— А что, бабка, нет ли у тебя тулупчика какого старого? — спрашиваю я у нее тихонько.

Зореслава кивает.

— Что задумали, окаянные? — спрашивает добродушно.

— Потеху, — мрачно отвечаю я, думу думая.

Друга-то выручать надо.

Значит, сговорились мы с Лютом быстрехонько. Утром в город на заре вошли. Я тряпки какие-то у бабки Зореславы взял, в них обрядился, тулуп напялил наизнанку вывернутый, бороду вчерашнюю испачкал и покрепче привязал, шапку на глаза надвинул, к ней еще и пакли какой-то приладил, чтоб на глаза падала, сам весь в пыли да грязи изгваздался.

Пошел прямо к терему Фомы, где царь с семьей остановился. Благо, забора нет, а со стражей как-нибудь разберусь.

Лют поблизости схоронился, а я встану, да как заору! Стража сбежалась, а я давай бегать, голосить, чушь какую-то нести, кусаться, от стражи отбиваться — а силушки-то мне не занимать!

Лют уж на что мрачен был, в затею не верил, а и то, думается, посмеялся.

— Безумный, безумный! — кричат вокруг, народ стал показываться, а мне того и надо.

Лют тем временем должен был пробраться в терем и с Марьей своей поговорить — очень я надеюсь, что этой встречи одной им хватит.

Бегал я по двору, бегал — стражникам уже и ловить лень стало, видят, что вреда от меня нет, а смех один, смотрят. Вдруг раз — вижу, что сам царь вышел, не иначе как на шум. Я остановился.

— Кто таков? — спрашивает Гордей.