– А-а… Помню, – сказал капитан. – Плясун.

– Верно, – обрадовался Стрекозов. – Сядем в углу, выпьем за встречу. Не побоишься?

Капитан пожал плечами и направился к столику. Он подумал, что и пьет-то со Стрекозовым как с иностранцем… Молчание затягивалось, и капитан наконец спросил:

– Живешь-то как?

– Неплохо. Работаю экспертом в электронной фирме. Женился на дочери одного из директоров, он тоже из семьи русских эмигрантов… Сейчас еду в Штаты, в командировку, жду «Эль-Франс», в рейсе буду проверять на нем электронное оборудование. Вообще, Волков, здесь можно развернуться, имей только голову на плечах да крепкие руки…

– И дядю, – добавил Волков.

– Как? – не понял Стрекозов.

– Родственничков, говорю, богатых по линии жены надо иметь. Таких, как у тебя.

– А, конечно, они помогли мне, – сказал Стрекозов. – Но только здесь для делового, поворотливого человека, который знает, чего хочет, для такого здесь все условия, не то что у нас…

Он так и сказал «у нас», Волков отметил это и усмехнулся. Но Стрекозов по-своему понял это.

– Только не подумай, что я агитирую, а то, чего доброго, врежешь и для себя только неприятностей наживешь…

– А ты и не агитируешь вовсе, – сказал капитан. – Разве что за Советскую власть?

Стрекозов опять недоуменно поглядел на Волкова, но не стал допытываться.

– Оглянись, – сказал капитан. – Ты и без моей помощи синяков себе наставил.

Стрекозов повернулся к зеркальной стене.

– Видишь? Глаза у тебя, как у побитого пса. Жалкие. Такими и останутся до конца.

Стрекозов взболтнул виски в стакане:

– Шутишь… Да, тебе это можно. А здесь шуток не любят. Так-то, земляк…

«А какие сейчас глаза у меня?» – подумал капитан.

Он опустил веки, словно боясь увидеть свои глаза и прочесть там нечто такое, на что не имел права.

«Я будто стыжусь… А есть ли для этого основания? – спросил себя Волков. – Да, уже то, что дал загнать себя в ловушку… Почему я не остался в море, там, где остались мои ребята? Но ведь на Овечьем острове я оказался помимо воли, и надо было выжить ради истины, ради того, чтобы люди узнали, что произошло в ту ночь… Случись все по-другому – я последним ушел бы с корабля или не ушел бы вовсе, будь хоть какая-то моя вина в том, что корабль попал в катастрофу. В этом я могу поручиться перед самим собой. Но что я должен сделать сейчас?»

Капитан закурил сигарету и вспомнил, как тогда, у берегов острова Бруней, на борту обледеневшего «Кальмара» он искал выход для всех…

…Тогда он обдумывал несколько вариантов сразу и отбрасывал их, все они не годились. Оставаться на месте? Люди измотаны до предела, лед растет, ветер усиливается, траулер все больше теряет остойчивость. Еще немного – и груз, приложенный в верхней части судна, накренит траулер до критической величины, а удары волн довершат дело.

Выброситься на берег? Пожертвовать судном? А спасутся ли при этом люди? О скалистые берега Брунея «Кальмар» разобьется в щепки, и не станет ни судна, ни экипажа…

Капитан дал полный ход. Траулер дернулся. Стоявший за штурвалом матрос крепко ухватил рукоятки штурвала и переложил его влево.

Капитан нагнулся к переговорной трубке, хотел предупредить старпома о своем замысле – и дикий вопль толкнул его в спину: «А-а-а-а!»

Матрос вдруг поднял руки, схватил себя за волосы, штурвал качнулся и бешено завертелся вправо.

Темная завеса стерла едва светлевший горизонт, она поднималась все выше, нависая над полубаком и рубкой «Кальмара», выворачивалась, стремясь обнять беспомощное тело траулера.

Матрос прыгнул в сторону и бросился к двери.

– Стой! – крикнул Волков.

Штурвал продолжал вращаться, и «Кальмар» забрасывал отяжелевшую корму влево, разворачиваясь бортом к волне.

Капитан выбросил руку к штурвалу, больно ударили рукоятки по пальцам. Волкова откинуло в сторону, он с трудом удержался на ногах, остановил штурвал и, задыхаясь, перекладывал его влево, заставляя траулер выйти носом к волне.

Завеса упала, накрыв судно, напрягся и задрожал под тоннами воды «Кальмар». Казалось, ему не подняться больше на поверхность, но вот корпус тряхнуло, еще и еще, будто отряхивалась собака, завеса исчезла, и заглянул в рубку краешек посветлевшего горизонта.

«Надо прожить этот день, только один день, он не должен стать для ребят последним».

Усилилась килевая качка. Все труднее становилось удерживать траулер носом к волне. Одно неверное движение, чуть больше переложить перо руля, и «Кальмар» повалится лагом к волне…

«Команду «Спустить шлюпки! Экипажу покинуть судно!» я не подам, – подумал Волков. – Шлюпки примерзли к кильблокам. Да и времени нет. Все может случиться в считанные минуты, два-три сильных удара, и «Кальмар» окажется на борту. Плавная, медленная бортовая качка – это значит, что траулер больше не встанет, он превратится в плавающее бревно. Еще две-три волны – крен резко увеличивается, и судно – вверх килем. А потом двадцать-тридцать минут каждому… Может быть, кто продержится дольше…»