Дом Гаррисона, пурпурного цвета, устроился на высоком холме над Оджаем. Его окружали оливковые рощи и пустые, незасеянные поля и прятали от посторонних глаз заросли агав. Старый микроавтобус «шевроле» всегда стоял на пыльной дорожке, но при этом сверкал как новенький. Когда бы я ни приходил в дом Берта, входная дверь была не заперта.

— Звучит забавно, — сказал я.

— Очень забавно.

Он откусил кусок пирожного, из которого потек крем, облизнул губы и вытер подбородок.

— Очень вкусно. А ты как развлекаешься, Алекс?

Я задумался, как бы лучше ответить, и, видимо, что-то изменилось в моем лице, поскольку Гаррисон положил руку поверх моей и стал похож на озабоченного родителя.

— Что, совсем плохо, сынок?

— Неужели так заметно?

— Да, Алекс. Очень заметно.

Я рассказал Берту про Робин. Он подумал немного, потом проговорил:

— Звучит так, будто мелочи вдруг перестали быть мелочами.

— Ну, не такие уж и мелочи, Берт. Она действительно устала оттого, что я постоянно ввязываюсь во всякие рискованные предприятия.

— Я имел в виду твои чувства. Твое беспокойство по поводу Робин.

— Я знаю, что веду себя как настоящий параноик, но постоянно возвращаюсь к тому времени, когда она ушла от меня в первый раз.

— Робин совершила ошибку, — сказал Берт. — Но заплатила за нее высокую цену, и тебе стоит подумать о том, чтобы постараться… ну, отодвинуться от ее боли.

— От ее боли? — спросил я. — Вы думаете, она все еще переживает, ведь прошло столько лет?

— Если она позволяет себе об этом думать, полагаю, она чувствует себя значительно хуже, чем ты.

Берт встречался с Робин всего дважды, однако я всерьез отнесся к его словам. Через несколько месяцев после того как сгорел наш дом, мы отправились в Санта-Барбару, чтобы немного развеяться, и наткнулись на Берта в антикварной лавке на Стейт-стрит. Он просматривал научные трактаты восемнадцатого века. На латинском языке. (Мое очередное хобби, ребятки.) При этом Берт перепачкал в пыли весь джемпер.

— Она очень сильно тебя любит, — сказал Берт. — По крайней мере любила, когда я видел ее в прошлый раз, а я сомневаюсь, что столь глубокое чувство может взять и пропасть. — Он откусил еще пирожного и собрал крошки миндаля с тарелки. — Язык тела… язык сознания, все было на месте. Помню, я тогда подумал: «Эта девушка создана для Алекса».

— Я тоже так думал.

— Береги то, что у тебя есть. Моя вторая жена была именно такой. Она принимала меня со всеми моими странностями.

— Вы думаете, Робин принимает меня таким, какой я есть?

— Будь иначе, она бы давно от тебя ушла.

— Но заставлять ее терпеть мою любовь к риску жестоко.

Берт сжал мою руку.

— Жизнь похожа на автобусную остановку, Алекс. Мы намечаем маршрут, но делаем короткие перерывы между приключениями. Только ты сам можешь выбрать свою дорогу — и надеяться на то, что Бог будет к тебе благосклонен. Ну и что же привело тебя в Оджай?

— Я приехал полюбоваться на пейзажи.

— Тогда пойдем ко мне, я покажу тебе свои новые приобретения.

Мы доели, и Берт настоял на том, чтобы заплатить по счету. Старый микроавтобус стоял перед кафе, и я поехал за Бертом в город, потом мы выбрались на Сигнал-стрит, миновали дренажную канаву, засыпанную мелкими камешками, тут и там через нее до самой дороги были перекинуты пешеходные мостки.

Дверь в пурпурный дом была не заперта и прикрыта видавшей виды ширмой. Берт быстро поднялся по ступеням и провел меня в гостиную, которая нисколько не изменилась с тех пор, как я побывал в ней последний раз: маленькая, темная, с дощатым полом, заставленная старой мебелью, повсюду разбросаны шали и подушечки, пианино по-прежнему на своем месте, в эркере ряд пыльных бутылок.

Только сейчас здесь негде было сесть: рядом с пианино стоял громадный, чеканной бронзы гонг. А на всех стульях и диванах — барабаны, колокольчики, лиры, цитры, дудочки и арфы и еще куча предметов, которые я видел впервые. На полу за стулом, примостившимся около пианино, лежала громадная шестифутовая конструкция, украшенная потрескавшимся деревом. Гаррисон провел палкой по ее краю, и я услышал громкую, но приятную мелодию.

— Бали, — объявил он. — Я выучился играть на ней «Старого Макдональда». — Он вздохнул. — Когда-нибудь наступит черед Моцарта. — Он расчистил место на диване и предложил: — Устраивайся поудобнее.

Усевшись, я заметил за диваном какой-то металлический предмет. Сложенное инвалидное кресло.

— Это моего приятеля, он попросил меня подержать его, — пояснил Берт и уселся на жесткий стул. Правой рукой он провел по арфе с педалью, но так легонько, что она не издала ни звука. — Несмотря на все проблемы, ты выглядишь неплохо.

— Вы тоже.

— Не сглазь. — Он постучал по краю арфы, и на сей раз в воздухе повис короткий звук. — Соль… немножко резковато. Итак, ты здесь проездом? В следующий раз позвони, и мы вместе поужинаем. Если только не хочешь побыть в одиночестве.