ГИТЛЕР: Скажите Муссолини, что я этого никогда не забуду.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь.

ГИТЛЕР: Что бы ни произошло, я никогда, никогда не забуду этого. Более того, я готов к тому, чтобы заключить с ним совсем другие соглашения.

Ф.фон ГЕССЕН: Я уже и на это сослался…

ГИТЛЕР: Если мы сейчас отметем в конце концов австрийский вопрос с пути, я готов с ним вместе идти в огонь и в воду.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь, мой фюрер!

ГИТЛЕР: Слушайте! Теперь, когда я избавился от ужасной опасности вероятного военного конфликта, можете ему сказать, что я от всей души благодарю его и действительно никогда не забуду. Если когда-нибудь он попадет в беду, то он может быть уверен, что я рядом с ним, даже если против него выступит весь мир.

Ф.фон ГЕССЕН: Слушаюсь, мой фюрер!»

Теперь Гитлеру может угрожать опасность только с одной-единственной стороны — со стороны западных великих держав. Действительно, какую позицию занимают Англия и Франция? В дни после германского вторжения, когда почти все нацистские главари мчатся в Вену, чтобы как-нибудь не выпасть из лучей славы «победоносного» похода, Геринг по приказу Гитлера — хочешь не хочешь — сидит в Берлине, чтобы «кто-нибудь оставался и в магазине» для ведения дел. Ему одному скучно, и он вызывает к телефону в Лондоне министра иностранных дел Риббентропа, который как раз в это время находится в столице Англии.

Вот несколько отрывков из разговора.

«ГЕРИНГ: Фюрер поручил мне ведение дел, поэтому я думал проинформировать вас. Вы, вероятно, знаете, какая неописуемая радость в Австрии. Да, но ведь это вы могли слышать и по радио.

РИББЕНТРОП: Да, я слышал, какой был фантастический успех.

ГЕРИНГ: Вторжение в Рейнскую область может померкнуть перед этим, но я хотел бы лучше поговорить о политической стороне дела. Разговоры о том, что мы вручили ультиматум, — конечно, пустая болтовня. Мы не могли знать, что они так капитулируют, Шушниг выступил с громогласной речью, что «Отечественный фронт» так или иначе будет бороться до конца, поэтому Зейсс-Инкварт, который тогда был уже в правительстве, обратился к нам и попросил о безотлагательном вступлении войск. Это — действительные факты. И что еще очень интересно, там потрясающе много национал-социалистов, и это сильно поразило и нас самих. Дело обстоит таким образом, что, помимо евреев и попов, проживающих в Вене, едва ли можно кого-нибудь найти, кто был бы против нас.

РИББЕНТРОП: Тогда, собственно говоря, вся Австрия с нами…

ГЕРИНГ: Действительно, мне хочется смеяться, когда подумаю о том, что отдельные лица еще вчера болтали о возможности войны. Но где тот бессовестный государственный деятель, который осмелился бы подвергнуть смерти миллионы людей только потому, что два братских народа воссоединились.

РИББЕНТРОП: Да, конечно. Это на самом деле очень смешно. Здесь это тоже начинают понимать. Я думаю, есть полная ясность с этим делом.

ГЕРИНГ: Фюрер думал, что раз уж вы в Лондоне, то должны разъяснить людям о действительном положении дел. Прежде всего о том, чтобы не верили ложным слухам о том, что Германия направила ультиматум Австрии. Это — ложь Шушнига.

РИББЕНТРОП: Это разъяснение уже произошло, поскольку я уже обстоятельно говорил об этом с Галифаксом и Чемберленом.

ГЕРИНГ: И скажите им: неверно, что мы предъявили президенту Микласу ультиматум. Зейсс-Инкварт, правда, просил нашего военного атташе в Вене сопровождать его к Микласу, но это было необходимо лишь из-за выяснения технических вопросов. В остальном Зейсс-Инкварт определенно просил нас устно и затем по телеграфу прислать части.

РИББЕНТРОП: Сегодня я после второго завтрака особо поговорил с Чемберленом. Я вынес о нем очень хорошее впечатление. Он доверил мне особое послание для фюрера, которое я хотел бы передать лично. А Галифаксу я сказал, что мы стремимся к искреннему пониманию с Англией. На это он ответил, что они беспокоятся только за Чехословакию.

ГЕРИНГ: Нет, нет, об этом не может быть и речи.

РИББЕНТРОП: Я тоже ему сказал, что у нас нет намерения там что-либо делать.

ГЕРИНГ: Что касается остального, то могу вам сказать, что Муссолини вел себя прекрасно.

РИББЕНТРОП: Да, я слышал Тогда я сегодня вечером возвращаюсь в Берлин и сразу вас навещу.

ГЕРИНГ: Приходите, приходите. Я заранее этому рад. Сейчас здесь прекрасная погода, небо — ясно-голубое. Я сижу на террасе, завернувшись в плед, дышу свежим воздухом и попиваю кофе. Птицы щебечут на деревьях, и из комнаты слышится радио, которое временами передает приятные передачи из Вены о вступлении наших войск. К сожалению, я не могу здесь долго сидеть, я должен идти в город произносить речь. Кстати, вы слушали сегодня выступление фюрера в Линце?

РИББЕНТРОП: Нет, к сожалению, пропустил…

ГЕРИНГ: Могу вам сказать, что это самое интересное выступление фюрера, которое я когда-либо слышал. Оно было совсем кратким. Этот мастер слова едва мог говорить.

РИББЕНТРОП: Настолько потрясли фюрера события?

ГЕРИНГ: Да. Ужасно. Я думаю, этот человек переживает тяжелые дни. Что за сцены там могут разыграться?.. Пока что Уорд Прис [11] с ним…

РИББЕНТРОП: Да, я уже читал сегодня утром первый репортаж Уорда Приса. Он пишет «Фюрер повернулся ко мне и сказал: «И это давление? Вы считаете давлением и насилием то, что здесь видите?»

ГЕРИНГ: Тогда я жду вас вечером.

РИББЕНТРОП: До свиданья».

Мы после захвата Австрии Германией. Министр иностранных дел Германии Риббентроп в Лондоне. Он доказывает лорду Галифаксу, что немецкая экспансия закончилась аншлюсом Австрии и что у Гитлера нет больше никаких территориальных требовании в Европе. «Мы стремимся к искреннему пониманию с Англией»…» — напевает Риббентроп английскому министру иностранных дел, сидящему рядом с ним за вторым завтраком, и когда тот осторожно замечает, что английское правительство обеспокоено германской агрессией из-за Чехословакии, Риббентроп отвечает ему так: «У нас и в мыслях нет что-нибудь там делать». И когда на другой день вечером Риббентроп отчитывается по телефону Герингу о разговоре с лордом Галифаксом, Геринг также подтверждает это: Чехословакия? Нет, о таких вещах даже не может быть, и речи.