Гвиневра знала, что в былые времена Эверут имел привилегию чеканить монеты для королевства, но в нынешние дни беззакония, насилия и грабежей, ставших приметой царствования Стефана, эта привилегия обернулась бременем и теперь монеты в «Гнезде» почти не чеканили. Но особое клеймо сохранилось.

В то время как другие лорды использовали в качестве эмблемы изображения вепрей, соколов и медведей, отец Гвиневры избрал дорогую сердцу его жены розу Эверута, цветущую дважды в сезон.

Такое клеймо украшало и крышку резной деревянной шкатулки, которую передал Гвиневре отец и повелел хранить как величайшую драгоценность, сказав, что там содержатся любовные письма, которыми обменивались они с матерью Гвин, когда он был в крестовом походе.

Гвиневра достала из войлочного мешочка шкатулку и приоткрыла крышку. Внутри лежали письма ее родителей. Она почтительно, как всегда, прикоснулась к ним, но на этот раз ее рука скользнула на дно.

Ее обдало холодом. О Господи! Эта вещь исчезла.

Ее сердце сделало скачок. В дополнение к шкатулке отец дал ей два ключа – золотой и серебристый. Его лихорадочная настойчивость и убедительная просьба сохранить их казались ей загадочными, потому что ни один из них не подходил ни к одной скважине во всем замке. Но ведь она дала ему обещание хранить их, стоя на коленях возле его смертного одра.

Теперь серебристый ключик исчез.

Дрожащими руками она перебрала пергаментные свитки и снова заглянула в шкатулку. Ключа не было. Она выпрямилась и села: кровь ее бешено стучала, мысли метались.

Должно быть, это случилось в лондонском доме: она уронила шкатулку, и ключик выпал.

Но почему у нее возникло такое ужасное чувство? Ведь это были обломки прошлого, не представлявшие особой ценности. А вот для отца они были важны, и потому у нее возникло ощущение невосполнимой потери.

Инстинктивно она дотронулась до своей юбки и принялась ощупывать металл, зашитый на внутренней стороне одежды. Золотой ключик по крайней мере был на месте.

Что означала потеря серебристого ключа?

Отец ее владел грамотой, что было необычным для воина, а мать научилась писать у него. И еще более необычным и странным было то, что отец ни за что не хотел обучить грамоте дочь. Так что письма оставались непрочитанными. Конечно, она могла бы попросить оказать ей услугу Уильяма из Файв-Стрэндс, сенешаля [5] , своего старого сварливого друга, но Гвин остро чувствовала, что этого делать нельзя: письма не были предназначены для посторонних глаз.

Гриффин прокрался вниз по лестнице до центрального зала в доме, который никогда не был ни постоялым двором, ни гостиницей. Лет девяносто назад, как раз перед вторжением Вильгельма Завоевателя, это была древняя саксонская крепость, предназначенная для дозора. С тех пор она утратила свое первоначальное значение. И все же в ее стенах обитали люди, замышлявшие свержение королей, – люди вроде Гриффина и его рыцарей, взращенные на полях битв Нормандии.

Когда Гриффин вручил поводья Нуара солдату, который поспешил выйти и встретить его, он послал с ним весточку своим людям, чтобы собрались через полчаса в главном зале.

Двенадцать мужчин и женщин сидели вокруг огромных, грубо сколоченных дубовых столов и отдыхали, наслаждаясь теплым элем. В центре зала стояла жаровня с горящими угольями, а на каждом столе – по три-четыре свечи, укрепленные в лужицах застывшего воска, что позволяло им стоять вертикально.

Гриффин кратко сообщил им о событиях на континенте, о встрече и договоренности с Бомоном, что сейчас было, пожалуй, самым важным, и, наконец, рассказал о несостоявшемся похищении девушки, которое он предотвратил в сражении на мечах с людьми Эндшира, и о последующем ее спасении.

– Так они все убиты? – спросил нормандский рыцарь Дамелран.

Гриффин медленно отвел глаза от огня и окинул взглядом комнату.

– Не все, – ответил он. – Де Луд только ранен.

– Это утешает, – заметил рыцарь язвительно, поднимая кружку, чтобы сделать еще один глоток.

Гриффин ответил ему жестким как кремень взглядом:

– Разумеется.

Он оглядел комнату, полускрытую в тенях и наполовину освещенную огнем жаровни, и помрачнел.

– А что сделали бы вы на моем месте? Оставили ее в руках бандитов?

За этим заявлением последовали переглядывания, сменившиеся молчанием, продолжавшимся не менее двух минут. Гриффин с мрачным видом оглядел товарищей.

Всем им он без опасения доверил бы свою жизнь. Но ни с кем из них не стоило делиться подобными сведениями. Они готовы были понять это превратно и потешаться над этим.

Мужчины хлопали друг друга по спине и поднимали кружки, салютуя ими. Александр, второй по рангу рыцарь после Гриффина, молча наблюдал за ним. Он единственный не присоединился к веселью. Гриффин перехватил его взгляд и пожал плечами. Александр покачал головой и сделал глоток эля. Остальные оставались в игривом настроении.