Джон Кэнтербридж бросил на него суровый взгляд.

– Так мой посланец прибыл?

– Около часа назад.

Аббат поднял руку и сделал знак тому, кто находился внутри: монахи и мужчины в латах двинулись к воротам аббатства.

– Нам надо войти внутрь, милорд. Это опасное место…

– Да, если поблизости рыщет Эндшир, – мрачно закончил Джон Кэнтербридж, вытирая ладонью потное лицо. – Я возвращался домой с совета из Лондона, и, хвала Господу, меня нагнал всадник и сообщил, что леди Гвиневра направляется сюда.

– Но как? – воскликнул аббат.

Его щуплая фигурка скрывалась под одеянием бенедиктинца.

Джон покачал головой:

– Не знаю. Посланец был мне незнаком. У него не было ни эмблемы, ни печати. Он ничего мне не сообщил и исчез прежде, чем мои люди успели задержать и допросить его. Я подумал, – закончил он мрачно, – что это может быть ловушкой.

– Я ничего об этом не знаю. Но графини здесь нет.

– Черт побери! – рявкнул Джон Кэнтербридж.

– Милорд! – упрекнул его аббат, услышав богохульные слова.

– Приношу извинения вам и вашему Богу. Но где, дьявол ее побери, она может быть?

– Милорд! – на этот раз голос аббата прозвучал октавой ниже, потому что он услышал упрек в тоне собеседника.

Джон ответил вздохом.

– Я нес покаяние много лет, милорд аббат, Еще несколько лет епитимьи мне не повредят. Но сейчас меня беспокоит судьба леди Гвиневры. Вы ничего не слышали? Ничего не видели?

– Ничего.

Джон произнес что-то невнятное, потом добавил:

– Я пошлю своих людей прочесать эти леса. Возможно, она заблудилась.

– Но как в таком случае она послала вам весточку? – спросил аббат.

Джон покачал головой, они повернулись и направились к аббатству.

Гвин все плотнее прижималась к спине Язычника, будто хотела за ней укрыться, и это было самым странным, потому что разве не сода стремилась она попасть всю прошлую ночь? И разве не ее близкий друг явился сюда спасать ее?

Почему же она не могла избавиться от чувства, будто на нее идет охота?

– Тебе лучше идти туда, Рейвен.

– Да, – согласилась она, и голос ее был лишен выражения. Она соскользнула с лошади.

Он тоже спрыгнул и теперь стоял рядом.

– Язычник…

Он потянулся к ней, и она задержала дыхание. Вдруг он что-то изменит? Но он этого не сделал. Его пальцы пробежали по ее щеке, опустились вниз и исчезли в тени. Его серые глаза не отрывались от ее лица, будто он старался запомнить его. Ничто теперь не имело значения, кроме выражения его глаз: ни Джон, ни аббат, ни король с его войнами, ни отец, покоящийся в могиле.

Кто-то закричал. Она сделала резкое движение. Он отвел взгляд. Снова закричали. Кто-то звал ее по имени. Это означало, что ее ищут.

Один из людей Джона уже бежал к своей лошади.

Снова послышался крик от ворот аббатства. Гвин опять обернулась. Там были люди Джона Кэнтерориджа, потом она заметила и других. Их была целая толпа – мужчин, опоясанных красными перевязями с мечами поверх туник, и соболино-черное знамя, реющее в воротах аббатства.

Марк Эндшир.

Сердце ее перестало биться.

Если она войдет в аббатство со шкатулкой…

Гвин снова скользнула под покров леса с бешено бьющимся сердцем.

Она отцепила от пояса войлочный мешочек со шкатулкой и сунула Гриффину в руки:

– Возьми.

Его пальцы сжали мешочек:

– Что это?

– Семейное наследие. Храни его, ради Бога!

Лицо ее в тени деревьев было бледным и испуганным. Темные волосы упали на плечи, когда она потянулась к нему.

– Ты найдешь меня? – спросила она шепотом.

Он схватил ее руку и прижал к груди.

– Найду, – сказал Гриффин, думая, что никогда еще не видел ее столь прекрасной.

– Обещай!

– Клянусь жизнью, – проговорил он охрипшим голосом.

По щекам ее покатились слезы.

– Поклянись моей жизнью, Язычник. Поклянись моей жизнью!

Мгновенно ее лицо оказалось в его ладонях, и губы расплющил его яростный и властный поцелуй.

– Клянусь нашими обеими жизнями!

Выпустив ее из объятий, он жестом указал на ворота аббатства, медленно отворявшиеся, и вскочил на Нуара:

– Прощай!

Последнее, что она увидела сквозь застилавшие глаза слезы, был его с трудом различимый силуэт на приплясывающем коне. В знак прощания он поднял руку и исчез.