Впрочем, ладно, — он устало махнул рукой. — О вас мы поговорим особо. На редколлегии. Сейчас нам предстоит попробовать выпутаться из того нелепейшего положения, в котором мы все оказались по милости товарища Рыбникова. Прежде всего я должен принести вам, — он обратился к Кохановскому, — мои глубочайшие извинения за безответственные, нет, более того — за авантюристические действия наших сотрудников — они понесут за это должное наказание. Далее, я должен отложить все самые неотложные дела, ради которых, собственно говоря, я и приехал сюда раньше времени, и с глубочайшим вниманием выслушать вас. Вы понимаете: сложись обстоятельства иначе, я назначил бы вам более подходящий день и час, подготовился бы как следует к разговору… Но сейчас — что об этом говорить?! — я вынужден применяться к обстоятельствам, в которых оказался по милости… моих коллег, — он кивнул в сторону Рыбникова. — Итак, слушаю вас.

Кохановский встрепенулся было, но Фрол Петрович остановил его движением руки.

— Прошу прощения, еще минуту. Кстати, я хотел бы все-таки знать, кто же исполнял мою роль в мое отсутствие.

Я сделал шаг вперед.

— Моя фамилия Борисов.

— Это я уже слышал.

— Я инженер… Работаю в НИИ… Здесь я — в качестве автора анкеты…

— Ах да, вспоминаю. Если не ошибаюсь, это ваша супруга приходила уговаривать меня напечатать эту анкету. Если бы я знал, чем все это кончится… Но все-таки — как же вы могли… как вы могли, товарищ Борисов?

Я окончательно стушевался.

— Не знаю… — бормотал я. — Меня попросили…

— Впрочем, что ж, — прервал главный редактор мое бормотание, — бесполезно сейчас задавать такие вопросы. Давайте вместе выпутываться из этого положения. Все мы виноваты перед этим человеком, — он указал на Кохановского. — Я виноват в том, что плохо воспитывал своих подчиненных (если бы кто-нибудь мне сказал, как надо воспитывать взрослых людей!). Итак, слушаю вас, — он опять повернулся к Кохановскому.

Я не знал, оставаться ли мне в кабинете или немедленно уйти. И если я остался, виной тому, наверное, оцепенение, в котором я пребывал с самого того момента, как в кабинет вошел Фрол Петрович и я осознал, что это именно он. Кроме того, мне казалось, что, оставаясь на месте происшествия, я каким-то образом искупаю свою вину и что, напротив, мой уход будет напоминать бегство с поля боя.

— Не знаю… — проговорил наконец Кохановский. — Почти все, что я хотел сказать вам, я уже сказал… Вот этому человеку, — он простер руку в мою сторону, — выдавшему себя за вас… И тем самым подписал себе приговор… Не знаю, стоит ли повторять все, что я сказал…

— А вы коротко. Самую суть, — посоветовал ему Фрол Петрович.

Мне почему-то казалось, что он не уловил существа дела, а именно — что Кохановский выдает себя за инопланетянина. Мне казалось, что он воспринимает его просто как настырного посетителя, от которого его, главного редактора, решили оградить таким дурацким образом.

И в ту же минуту, словно бы отвечая на мои сомнения и недоумения, Фрол Петрович спросил Кохановского:

— Если не ошибаюсь, вы хотите нас уверить, что прилетели с другой планеты?

— Да.

— А как вы это можете доказать?

— Опять доказательства! — вскинулся Кохановский и схватился за голову.

— Ну а как же иначе? — продолжал Фрол Петрович. — Вы поставьте себя на наше место.

Воцарилось молчание.

— Хорошо, — сказал наконец Кохановский, — дайте мне лист бумаги и карандаш. Я представлю вам доказательства.

Он придвинулся к столу и стал что-то писать. Писал он медленно, то и дело останавливаясь, глядя куда-то в стенку и грызя конец карандаша, как бы мучительно что-то припоминая. Наконец он кончил и протянул листки Фролу Петровичу. На них были какие-то математические формулы.

— Что это?

— Это доказательство так называемой теоремы Ферма. Как известно, здешние математики вот уже более трех столетий безуспешно пытаются получить его.

Фрол Петрович вертел листки, не зная, что с ними делать. Наконец он сообразил, что они дают удобный повод, чтобы закончить аудиенцию.

— Хорошо, — сказал он. — Мы покажем это специалистам. А после, если не возражаете, продолжим наш разговор.

Листки с формулами я направил на консультацию специалистам-математикам. Около месяца от них не было ни ответа, ни привета. Все это время Кохановский аккуратно через день звонил мне по междугородному: «Ну что? Ну как?»

Наконец заключение математиков пришло. В нем говорилось, что в рамках использованного математического аппарата доказательство знаменитой теоремы осуществлено, по-видимому, корректно, однако не вполне ясен вопрос, насколько корректен сам аппарат; хотелось бы побеседовать с автором данной работы и получить у него дополнительные сведения.

Я прочел это заключение Кохановскому, когда он в очередной раз мне позвонил.

— Но я вовсе не автор «данной работы», — сказал он. — Я вообще не математик. Это доказательство я взял в готовом виде из учебника, которым пользовался когда-то в юности. Учебника у меня с собой, как вы понимаете, нет: он мне тут, на Земле, без надобности. Выкладки я привел по памяти. Объяснять вашим мудрецам, на чем основан применяемый там математический аппарат, не хочу… Да и не имею права. Это было бы нарушением Конвенции. Пусть сами поднапрягут мозги…