Шрифт:
2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал-полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката).
3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1-м Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы.
4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать.
По окончании процесса опубликовать в газетах в разделе «Хроника» сообщение о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение.
Судебный процесс начать во вторник 30 июля с.г.». [294]
Глава третья
Заметим попутно, если говорить о выработке «задушевного» русского разговора, то надо признать, что именно власовское движение заложило его основы. И не Власовым, не его сподвижниками было сделано это, а теми русскими судьбами, которые достались им…
Антона Ивановича Деникина трудно обвинить в сочувствии к власовцам.
В том потайном языке интернационалистов, который был навязан России, он — белый, а Власов — красный.
Они враги.
И вот Антон Иванович в 1946 году как бы прозревает…
Он сбрасывает навешенные нашими интернационалистами шоры и начинает говорить на «задушевном» русском языке.
Доказательство этому — письма, написанные Деникиным в начале 1946 года…
«Ваше превосходительство, — пишет он генералу Эйзенхауэру. — Я знаю, что имеются „Ялтинские параграфы“, но ведь существует еще, хотя и попираемая ныне, традиция свободных демократических выборов — Право Убежища.
Существует еще и воинская этика, не допускающая насилия даже над побежденным врагом.
Существует, наконец, христианская мораль, обязывающая к справедливости и милосердию. Я обращаюсь к Вам, Ваше Превосходительство, как солдат к солдату и надеюсь, что голос мой будет услышан».
Скоро Антон Иванович получил ответ от американцев.
«Политика Соединенных Штатов в отношении СССР требует от военных властей Соединенных Штатов содействия репатриации советских граждан, которые пожелают быть репатриируемы. В отношении тех, кто не желает возвращаться в Советский Союз, политика нашего правительства состоит в том, чтобы не употреблять силы в принуждении к репатриации, за исключением тех случаев, когда данный индивидуум был одновременно фактическим гражданином в границах Советского Союза к 1-му сентября 1939 г. и подходит под одну из следующих категорий:
1. Был взят в плен в германской форме.
2. Был чином советских вооруженных сил к 22 июня 1941 г. и не был ими от службы освобожден.
3. Был, на основании серьезных доказательств, сотрудником врага, добровольно ему помогавшим и его поддерживавшим.
Политика нашего правительства установлена после долгого и тщательного взвешивания всех этих факторов, и Армия должна выполнять ее как можно лучше». [295]
Такое ощущение, что это и не человек писал, а проскрипела в ответ мертвая машина.
Деникин обратился тогда к американскому сенатору Артуру Вандербергу.
«…Сотни тысяч человек „дисплейсд персоне“ сидят в лагерях оккупированной Германии и Италии. Эти люди лишены самых элементарных человеческих прав на свободу и вольный труд, т.е. на то, за что столетиями боролось человечество.
И среди этих обездоленных самые несчастные — русские, ибо грозит выдача советской власти, с необыкновенным, зловещим упорством добивающейся этой «репатриации»…
Пресса касалась этого вопроса не раз, в официальных докладах он освещен вполне. И Вы знаете, конечно, о тех кошмарных драмах, которые разыгрались в лагерях Дахау и Платтлингс, когда американские солдаты силою волокли упиравшихся, обезумевших от ужаса, обливающихся кровью русских пленных, которые бросались под колеса грузовиков, перерезывали себе горло и вены, старались воткнуть себе в грудь штык американского солдата — только бы избежать «возврата на родину»… Эти страшные страницы стали уже достоянием истории, и, думаю, их никогда не забудут участники — ветераны США.
Я знаю, что оправданием у творивших это дело служат Ялтинские договоры… Но подобный торг человеческими душами не может быть оправдан никакими политическими договорами. Ибо есть нечто превыше политики — христианская мораль, достоинство и честь человека.
Массовые выдачи в последнее время прекратились, но в небольшом числе советской власти все еще удается добывать свои жертвы. Как она с ними поступает, также хорошо известно. Путем невероятных усилий отдельным репатриированным удалось вырваться обратно из лагерей СССР, и они поведали о всем пережитом на страницах печати. Эта быль так страшна, что иностранцам все еще трудно в нее поверить. А тем временем русские люди, сидящие за проволокой лагерей, в приютах Красного Креста или на частных квартирах в зоне американской оккупации, живут в постоянном смертельном страхе, ожидая выдач их Советам.
Все эти люди — мужчины, женщины, дети, старики, — чувствующие себя как на краю пропасти, перенесли такие лишения, такие страдания, что, если бы описать все, ими пережитое, получилась бы небывало жуткая книга человеческой скорби…
Господин Вандерберг, помогите своим влиянием и авторитетным словом этим замученным людям, никакого преступления не совершившим, желающим работать на любом поприще, только бы жить, мыслить и умереть свободными.
Один русский религиозный мыслитель сказал недавно, что «человеческая [296] совесть больна»… От болезни можно ведь выздороветь, только смерть безнадежна.