«Из Комо на двуконной коляске выехали рано, обедали в Варезе (который претендует называться городом) в остерии [22] на почтовой станции. После обеда на таком же почтовом рыдване тронулись в Ловено, оттуда в час ночи отплыли на лодке, а в три-четыре утра причалили в Интра, проплыв три-четыре мили. Там лошадьми в Домо, где приютил Бьянги — маэстро риторики из комовской школы. Из Интры утром пришлось идти до Паланцы, потом до Суны. И так далее: от села до села, через Сен-Готард, там хорошая дорога и коляска, через 20 часом пути наконец-то Лозанна. В целом до Женевы ушло 20 цехинов», ибо люди здесь не берут чаевых, а во Франции сразу требуют несколько скуди!» [23]

В пути Вольта детально измерял влажность, температуру и давление воздуха утром, днем и вечером, записывал, где какая погода, на чем ехал, что ел, сколько платил и какова обслуга. Ни минуты простоя, без хлопот нельзя, ведь он стал метеорологом. К тому же и дома про вояж придется подробно рассказывать многим.

В Лозанне пробыл недолго: прочел лекцию о своих новинках с их показом. Потом вдоль озера спустился к югу до Женевы. Здесь пришлось задержаться подольше — визиты, семинары, беседы с преподавателями.

Вечерами при свечах Вольта заносил в дневник еще свежие впечатления. Про Соссюра, Бонне, Сенебье в подробностях нет нужды, уж десять лет с ними шла активная переписка. Про Пикте, преемника Соссюра по кафедре, счел нужным пометить, что он «вместе с Полем построил электрическую машину из деталей, выписанных из Лондона», а еще про его точнейшие гидростатические весы. Главный же интерес Пикте лежал в сфере точного измерения распространения тепла в разных средах. У него оказалась хорошая коллекция минералов. Он обещал Вольте подарить ее дубликат — и в такой же красивой шкатулке.

Ежедневные записи пополнялись сведениями о других женевских ученых. О Трамбле — математике, который приезжал в Павию год назад. О Бутине-сыне, напечатавшем труд по магнезии. О химике Тингри — «замечательном химике» и еще о множестве ученых-женевцах.

Самое, пожалуй, сильное впечатление из женевцев произвел на Вольту Жорж-Луи Саж. «Мои родители из Франции, — рассказывал шестидесятитрехлетний профессор математики. — Читали «Жиль Блаза»? Это мой отец написал, он тяготел к сатире, высмеивал чуть ли не всех. А я: в Женеве родился, здесь преподаю. Во Франции пользуются признанием курсы и карты по минералогии, но это труды однофамильца».

Вольта вспомнил, как женевец бранил Бюффона за слишком смелые обобщения. К взаимному удовольствию гостя и хозяина, у них нашлись общие интересы: оба восхищались Ньютоном. Вольта в свое время пытался объяснить электрические явления теорией гравитации, а Саж публично декларировал, что «закон всемирного тяготения составляет величайшую славу сильнейшего из когда-либо живших гениев». Кроме того, еще в 1774 году Саж предлагал сигнализацию с передачей электричества по 25 проводам и расхождением на приемном конце линии бузиновых шариков, а Вольта рассказал про свой, еще более ранний проект. Наконец оказалось, что обоим близок Бошкович: Саж сам работал в том же направлении, а Вольта на память прочитал несколько строф из своей юношеской латинской поэмы, навеянной произведениями не понятого многими атомиста!

Позже Вольта так описал в дневнике суть тогдашней беседы: «Саж отмечает юбилей создания своей большой системы природы, механики и гравитации, где изумительно разъяснены многие физические вопросы, в том числе упругость твердых тел и жидкостей, способы ее расширения и фиксации объема, и все это с учетом слабого химизма, то есть все главные природные явления. Основой всех взаимодействий являются летящие атомы, которые весомы, но очень малы, движутся с огромными скоростями и толкают молекулы, формы которых для разных тел совершенно отличны. Эти взгляды разработаны им чрезвычайно детально, система проста, практически закончена, но мало известна в публикациях. Потому студентам курс читается очень подробно, там все новые физические открытия, они дополнены гипотезами, и все это вдруг сливается в единую систему.

У Сажа хороший ум, его даже можно назвать гением в общей физике. Он подарил мне большую меморию о причинах химического сродства, удостоенную премии Академии Древностей, и там изложены главные принципы его учения. А еще он презентовал мне другую работу под названием «Ньютонизированный Лукреций».

Нам женевец более известен под именем Лесажа. [24] Несомненно, мужественный и талантливый ученый попытался перекинуть исторический мостик между Ньютоном и его древними предшественниками Левкиппом, Демокритом, Эпикуром и Лукрецием Каром. Если бы первым атомистам дать хоть каплю сегодняшних сведений по геометрии и космографии, рассуждал Лесаж, они без особого труда открыли бы закон всемирного тяготения! Этот закон, считал он, совершенно естествен и следует из тех наглядных представлений, которые всем давно известны и которые начали оживать в XVIII веке трудами Гасенди и Бойля.

Лесаж рассуждал так: пусть Вселенную пронизывают хаотические потоки частиц, демокритовских «атомов»: они бьются о встречающиеся тела, равномерно их обжимая со всех сторон, а между двумя близкими телами (например, Землей и Луной) атомов меньше, отчего тела будто тяготеют друг к другу. Легко и просто Лесаж рассчитал силу сближения, совпавшую с законом Ньютона; гравитационная постоянная получилась принудительно из более общих представлений (скорость и плотность атомов в пространстве).

Героическую попытку Лесажа современники встретили холодно, этот скепсис сохранился до наших дней. Кому нужно наглядное обоснование закона, если и без того он успешно подтверждается на практике? — спрашивали снобы от науки. Притом подобная наглядность совершенно произвольна, откуда Лесаж взял хаотические потоки атомов? Пусть скажет, откуда и куда они летят! Помилуйте, молил Лесаж, это ж исходная гипотеза, она разумна и естественна. И если она справедлива, то и того довольно с нее, разгадают же загадку после нас уже другие. Нет, упрямились властные оппоненты, голые умозрения опасны и даже морально вредны, ибо фантазии отвлекают ученых от кропотливого добывания точных, объективных, реально существующих фактов. Ученый ползет по Природе, а не парит над ней!