— Давай меняться!

— Что на что? — спрашиваю.

— Твои коньки на мои фантики!

Я даже побледнел. «Вот ловкач, — думаю. — Считает меня совсем ослом. Ну, погоди! Я тебя перехитрю!»

— Давай! — говорю. — Только дай мне в придачу санки.

— Ладно, — говорит Генка. — Дам. А ты мне тогда к конькам прибавь свой фотоаппарат.

Я совсем обалдел. «Ну и хитрец!» — думаю, но вида не показываю, что понимаю, как он меня дурачит.

— Хорошо, — говорю. — Только ты отдай мне еще и свой велосипед.

Генка замолчал, а потом вдруг рассмеялся.

— Знаешь, — говорит, — я передумал меняться. Я тебе просто подарю фантики.

От неожиданности я чуть не упал. «Ну да, — думаю. — Так ты и подаришь фантики просто так, ни за что. Здесь какой-то подвох». Но я решил притворяться, что опять ничего не понимаю.

— Ладно, — говорю. — А я тебе дарю коньки. — Говорю, а сам думаю: «Ну, что теперь ты придумаешь?»

И Генка вдруг сказал:

— Нет, коньки — это ценная штука! Это я взять не могу.

— Ну, что ты! — усмехаюсь я. — Бери! Они мне вовсе не нужны.

— Нет, нет, — упирается Генка. — Не могу!

— Да бери, — говорю, — вот чудак!

Генка помолчал, потом сказал:

— Ну уж ладно, уговорил. На фантики и давай коньки.

Раньше я думал так: чтобы быть хорошим пожарным, нужно быть смелым, ловким и сообразительным. Но эти три качества редко бывают у одного человека. Чаще всего человек сильный и смелый, но неуклюжий, или ловкий и сообразительный, но хилый и трус. Вот почему очень трудно быть пожарным, заключил я. Одного пожарного, хоть и не совсем настоящего, я знал. Это был мой дядя, правда стал он пожарным поневоле. Раньше он то и дело менял занятия, не потому, что не находил себе работы по душе, а просто ему не везло. Вначале дядя был художником. Только как-то он неосторожно бросил папироску в спиртовые лаки, и мастерская сгорела дотла. Тогда дядя устроился актером в какую-то труппу. Но однажды после спектакля дядя забыл выключить утюг в костюмерной и чуть не спалил весь театр. Дядю уволили, и он стал парикмахером. Но вот, делая завивку какой-то даме, дядя чуть подпалил ей волосы, и из парикмахерской ему пришлось уйти. После этого дядя был часовщиком, садовником, поваром, и везде по его вине что-нибудь горело. Вот тогда-то и появилось у дяди это чутье на пожар. То есть после всего этого.

В то время он работал музыкантом. Играл на барабане. Однажды на концерте дядя уловил запах гари и бросился через весь зал к выходу. Никто ничего не понял, и дядю сразу же хотели уволить за срыв концерта. Но потом оказалось, что действительно в соседнем квартале что-то загорелось, а поскольку дядя первым вызвал пожарную команду, его не только не уволили, а, наоборот, о нем напечатали в газете. С тех пор, где бы дядя ни был: дома, на улице или на концерте — он всегда первым чувствовал запах дыма, раньше всех прибегал на пожар и организовывал тушение. И за это его выбрали в почетные пожарники. После этого дядя частенько читал лекции о борьбе с огнем, на улицах следил, чтобы все тушили окурки и спички, расклеивал плакаты о том, как предупредить пожар. Но главное, дядя перестал менять профессии.

Одно время я тоже хотел быть пожарным. «Потушить какой-нибудь дом — и сразу о тебе напечатают в газетах, и все будут говорить: вот это да, настоящий герой», — думал я. В пожарные возьмут не всякого. Тут нужны смелость и ловкость и нужно быть сообразительным. В те дни я с самого утра ходил по двору и ждал, когда что-нибудь загорится. «Вот, — думаю, — сейчас загорится забор, подожду, пока разгорится получше, чтобы был настоящий пожар, и начну тушить». Дома я уже приготовил ведро воды, лопату, ящик с песком и мазь от ожогов, чтобы спасти кого-нибудь. И все ходил и ждал, но, как назло, ничего не загоралось. Но вот однажды сижу во дворе на лавочке и вдруг вижу: из сарая идет дым. Вбегаю в сарай, а в нем урна с газетами, и из нее вырывается пламя. Я моментально бегу домой и составляю план тушения: прежде всего нужно сбить песком огонь, потом загасить тлеющие бумаги. Когда я снова выбежал во двор, огонь уже охватил стену сарая и от нее било таким жаром, что нельзя было подойти. Мне стало страшно. И вдруг я увидел, как к сараю с полными ведрами спешит дядя. Выплеснув воду на пламя, он взял лом, отломал горящие доски и отбросил их в сторону. Потом снял куртку и стал ею сбивать красные языки. Я подбежал к дяде и крикнул:

— Может, позвонить в пожарную команду?

— Позвони своей бабушке! — буркнул дядя.

Огонь стих, но обугленные доски еще дымили. Я взял лопату и стал засыпать их песком. А когда засыпал, дядя пожал мне руку и сказал:

— Выйдет из тебя пожарный!

Я любил фотографироваться. Увижу на улице фотографа и иду за ним. Станет фотограф снимать какой-нибудь памятник, а я — раз! И встану около памятника. Или фотографируется группа людей, а я растолкаю всех и встану впереди. И все ничего, улыбаются только. Иногда, правда, прогоняли. Но тогда я заходил к группе со стороны, пристраивался сбоку и выглядывал. «Может, получусь где-нибудь в углу», — думал я.

Долго я просил своих родителей купить мне фотоаппарат, но они не покупали. «Учишься плохо, — говорили. — Вот когда исправишь все тройки, тогда купим».

Засел я за учебу. Много троек исправил. Только по пению и рисованию никак не мог.

— Да-а! — вздохнул отец. — Эти тройки ты, наверное, никогда не исправишь! — сказал и на другой день купил мне фотоаппарат. Зарядил я в камеру пленку. Целых тридцать кадров. «Вот поснимаю!» — думаю. Вначале я снял себя пять раз в зеркале. Потом навел фотоаппарат на диван и к спуску привязал нитку. Сел на диван и дернул. Перевел кадр, снова сел на диван, снова дернул.

— Что же ты пленку зря тратишь? — сказал отец. — Щелкаешь и щелкаешь! Ну, снял себя раза два, хватит. Пойди на улицу, сними приятелей, пейзаж какой-нибудь.

Вышел я на улицу, а там, как назло, ни одного приятеля. И пейзажа никакого нет. Одни дома да заборы. Пошел я по улице. «Что бы, — думаю, — снять такое, поинтереснее?» Через дорогу пробежала кошка. Я ее раз! И щелкнул. К булочной подкатил фургон с хлебом. Я и его запечатлел. Потом снял точильщика, ларек, дерево. Иду так по улице, снимаю все, что попадется на пути. Вижу, стоят две старушки с авоськами, беседуют о чем-то. «Что если их снять?» — подумал я и подошел к старушкам.